Я был там... в миг рождения всего Того, что вещью стало, носит имя. Ни «я» ни «мы» там не были «своими», Ничьим был мир - сокровище… Его…
И в локоне Возлюбленной Заря, Воскресшая, являла взору чудо -
Рождался свет, как будто ниоткуда, Но локон вдруг исчез, сей мир даря…
Все стало зримым, выплеснулось Время, И длительность звучанья появилась,
Спираль Вселенной в танце закружилась, И в рост пошло земное жизни семя…
Труды Руми ____________
Диван Шамса Тебризи (Собрание Трудов Шамса из Тебриза).
Руми посвятил свой Диван бродячему дервишу Шамсу из Тебриза, который был его лучшим другом и духовным наставником. Убийство Шамса сыном Руми из подлой ревности, было величайшей трагедией в жизни Руми. Всего в Диване 44,282 строки. Он состоит из трёх частей: - Газельят - 3,229 од или газелей состоящих из 34,662 строк; - Тарджийат - 44 поэмы, состоящих из 2 или более газелей, общим числом 1,698 строк. - Рубайат - 1983 кватрена или рубая, общим числом 7932 строки. Руми создавал Диван на протяжении около 30 лет, до самой своей смерти. Это важно отметить, ибо Диван создавался параллельно с Меснави в последние 15 лет жизни Руми.
Мeснави-йи ма'нави (Двустишия и пояснение скрытого смысла).
Шесть книг из 25,000 стихов, написаных в дидактической манере. В отличие от Дивана, подобранного из малосвязанных между собой сюжетов, Меснави считаются последовательной работой, в которой важен порядок следования стихов. Великий Джами назвал Мeснави "Кораном на персидском языке", их изучению посвящены академии, расположенные от границ Китая до границ Испании, и функционирующие со средневековья до наших дней.
Дата: Суббота, 2013-02-02, 1:24 PM | Сообщение # 82
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 7638
Статус: Offline
Цитата Talia (из темы Волшебная страна суфизм)
Код
Лишь ваши рамки препятствуют вашему цветению. Будьте свободными и станьте безумными! Не бойтесь выглядеть и быть тотально глупым. Конец 50 части «Мистицизм Гималаев» Ральфа Натарадж.
Страх выглядеть глупыми препятствует многим умным людям прийти к осознанию единства мира в себе. По этой причине они стараются отгородить себя от глупцов, забывая, что все мы связаны единой целью и единой планетой, все мы в одной лодке - на Корабле Земля - призваны к поиску взаимодополнительных, гармонизующих связей. По-истине, опасаться надо не безумцев или глупцов, а бездушных и жестокосердных эгоистов, саморазрушающих себя. Мое знакомство с творчеством суфийских авторов и волшебника Джалалуддина Руми началось с книг Идриса Шаха, а первой прочитанной книжечкой его, удивившей меня названием, была эта:
Идрис Шах
Мудрость идиотов
(В Приложении — вопросы и ответы о суфизме, о человеке с необъяснимой судьбой и Слово Раджниша)
Мудрость идиотов Поскольку то, что представляется мудростью узкомыслящим людям, часто рассматривается суфиями как глупость, суфии по контрасту иногда называют себя “Идиоты”. В то же время по счастливой случайности арабское слово “Святой” (уали) имеет тот же самый числовой эквивалент *), что и слово “Идиот” (балид). Поэтому мы имеем двойной повод рассматривать великих суфиев как наших собственных “идиотов”. В этой книге содержится кое-что из их мудрости. * сумма порядковых номеров букв арабского алфавита, имеющая большое значение в семантике арабского языка (пер.) Пусть одна маленькая притча из этой книги живет тут, в Море Руми
ПРИЕМ
Мы принимаем учеников, которые хотят понять Путь. Что же относительно других? Они считают, что мы не принимаем их. Однако в действительности это они не принимают нас. Они не могут этого сделать, пока сохраняются такие странные убеждения относительно Пути. Я имею в виду две разновидности людей: тех, кто говорит: “Мы отрицаем ценность Суфизма” и тех, кто говорит: “Мы принимаем Суфизм, но это не Суфизм”. Из этих двух те, кто отрицают Суфизм, находятся в лучшем положении, чем те, кто считают, что люди, которые им не нравятся, не могут поэтому быть и Суфиями.
Первая разновидность — это люди, которых слова других убедили, в том, что Суфизм бесполезен. Но любой может быть обманут другими. Вторые — это те, кто обманули сами себя, вообразив нечто такое, что неверно. Ни один ученый не способен решить правильно, кто является суфием, а кто нет. Для нас всегда должны являться уроком люди, пытающиеся делать что-то такое, на что они неспособны. Привет с Волшебного острова Эхо! остров
Сообщение отредактировал Белоснежка - Суббота, 2013-02-02, 1:27 PM
Дата: Понедельник, 2013-02-11, 3:28 PM | Сообщение # 83
Ковчег
Группа: Администраторы
Сообщений: 18846
Статус: Offline
В дополнение к этому гармоничному плэйкасту
"...Спор разгорелся о том, однозначно ли выражение "белая жемчужина" перворазуму, именуемому по-арабски "аль-акл аль-аввал". И являются ли абсолютность, универсальность и потенциальность тремя сторонами, с которых можно рассматривать перворазум, или же они его эманации.
Диспут длился вторую неделю. И давно наводил на Джалал ад-дина, как, впрочем, почти все подобные диспуты, глухую тоску. Казалось, ученые мужи собрались не для того, чтобы понять друг друга, выслушать и вникнуть в смысл речей, а, напротив, ждали лишь оплошности или оговорки противника, чтобы поймать его на слове и показать собственную ученость. Стоило какому-нибудь улему прервать свою речь, чтобы перевести дыхание, как тут же находился другой, только и ждавший, как бы оглушить ворохом изречений и хадисов. Не самоотверженный поиск Истины, а ристалище самолюбий, где каждый упивался своей начитанностью, логикой и умом. Это претило Джалал ад-дину. Но диспут был назначен настоятелем медресе Сейфеддином, некогда яростным противником Джалал ад-дина, а ныне признавшим его наконец, и отказаться от приглашения значило бы проявить мстительность и высокомерие.
Едучи по улице, Джалал ад-дин снова ощутил стыд, который часто посещал его в последние годы. Время ли обсуждать, что такое белая жемчужина и равна ли она перворазуму, когда тысячи людей смотрели на мужей веры и учености с упованием, ожидая от них силы и разума, чтобы укрепить души перед лицом жизни. На что он тратил время, так скупо отпущенное каждому человеку? Никогда еще стыд, охвативший его, не был так едок, как в тот осенний солнечный день, когда он ехал из медресе Торговцев хлопком, окруженный своими учениками. И потому, чем ближе он подъезжал к людному перекрестку, тем ниже склонялась на грудь его голова.
Мул внезапно остановился, Джалал ад-дин поднял глаза. Увидел обнаженные до локтя жилистые руки, схватившие под уздцы его иноходца, редкую бороду и сверлящий, точно шило, взгляд одетого купцом странника.
***
Двадцать шестое ноября 1244 года. Обычный осенний день. Не сошлись в битве в тот день великие армии, чтобы решить судьбу империй. Не взошел на престол основатель династии, которая повелевала миллионами. Не был открыт ни новый континент, ни новый вид энергии. Ничего, что поразило бы воображение и сразу заставило бы людей запомнить эту дату, не случилось в тот неимоверно далекий теперь день. Просто встретились два человека.
Но чем дальше отступает во тьму веков тот день, тем необычней кажутся последствия этой встречи.
Встреча двух людей, которые открыли себя друг в друге, поняли, полюбили, - всегда чудо, может быть, самое удивительное из всех чудес. Но день их встречи остается обычно великой датой лишь в личной судьбе этих людей.
Два человека, встретившиеся в Конье семьсот с лишним лет назад, не только открыли себя друг в друге, они совершили еще одно великое открытие - Человека для Человечества. Не будь этой встречи, по-иному чувствовали, думали бы десятки миллионов людей - от Средней Азии на севере до Аравии на юге, от Индонезии на востоке до Северной Африки на западе. Для второй природы человека, именуемой "культура", этот день имел такое же значение, как день встречи Сократа и Платона, Шиллера и Гёте.
В тот день родился для мира один из величайших поэтов земли - Джалал ад-дин Руми, воплотивший в своей поэзии верования, чувства и предания народов огромного региона и выразивший в ней с небывалой силой величие человеческого духа в его бесконечном стремлении к совершенству.
Много великих дат и славных имен забылось с тех пор. Время разрушило камни, развалило крепостные стены. Мы даже не знаем теперь, где стояло медресе Торговцев хлопком, в котором провел утро того дня Джалал ад-дин, где помещался караван-сарай Рисоторговцев, в котором провел предыдущую ночь его будущий друг. Но место, где встретились Джалал ад-дин Руми и Шемседдин Тебризи, сохранилось в людской памяти.
Если вам придется побывать в Конье, разыщите здание отеля "Сельджук-палас" неподалеку от центра. Встаньте у его угла, напротив дома министерства просвещения: Мардж аль-Бахрайн-так назвали люди это место. "Встреча двух морей". Двадцать шестого ноября 1244 года..." фрагмент книги - Радий Фиш "Джалаледдин Руми". http://www.rumi.sufism.ru/sems.html Желаю Счастья! Сфера сказочных ссылок
Дата: Четверг, 2013-02-14, 3:54 PM | Сообщение # 85
Хранитель Ковчега
Группа: Администраторы
Сообщений: 1813
Статус: Offline
Таинственный_Гость, благодарю вас!
К плэйкасту - мой перевод этих мыслей Руми
111, 166 - 171 Без духовной борьбы и терпения Не бывает достойных побед. В Чаше Знания - капли от бед, Что в нектар превращают сомнения.
111, 707 - 711 И сухая и свежая ветвь Солнца свет принимают собою... Только... плод создается одною, Только... прячется светлого червь...
Близость к Солнцу для ветви сухой Пусть подарит хоть что - либо, кроме Усыхающей памяти кроны, И забвения Жизни иной.
Если мудрости ты не напился, И в забвении сохнешь, пойми, Влага Жизни хранится в Любви, Дабы Свет изнутри заструился...
111, 718 - 719 Ты, наполняя жизнь Фантазией, летишь, Подобно шарику воздушному по ветру. Поверхность самости растет от метра к метру, Но вот... иголочки укол... И в мыслях тишь...
Не наполняй же ветром парус самомненья, О, человек, осознающий миг творенья!
111, 751 - 752 Тщеславие, обман и похвальба Отталкивают добрые дела, Отламывают ветви милосердья С настойчивостью тщетного усердья.
Чем лгать или кривить, храни молчанье. Услышишь дивной музыки звучанье! Единство - Закон Богов
Дата: Среда, 2013-02-20, 10:02 AM | Сообщение # 87
Ковчег
Группа: Администраторы
Сообщений: 18846
Статус: Offline
Лунное сияние добавила на сайт Эхо Руми, спасибо, Таинственный_Гость!
Он спрятал Море, ну а пену сделал зримой. Скрывая Ветер, демонстрирует нам пыль... Любая сказка укрывает в недрах быль, Любое Слово мыслью дышит укротимой...
Взлетая выше минарета, пыль кружит... Но не сама она возносится над нами, Не видим Ветра, что рожден под небесами, Но понимаем - это Он… кружа, творит...
По белоглавым волнам Моря мы поймем, Что Силой скрытою рождаются они, Без Моря двигаться они бы не могли... Но не глазами, а умом к тому придем...
Посредством умозаключений видишь ты, Что речь - проявлена, а мысли - с высоты... Желаю Счастья! Сфера сказочных ссылок
Три месяца без перерыва продолжалась беседа Джалалиддина Руми и Шемседдина Тебризи. Когда минули эти месяцы и над Коньей подули первые весенние ветры, всем, кто знал Джалалиддина, показалось, что он умер, а в его облике родился другой человек.
«Нежданно явился Шемседдин, — вспоминал впоследствии сын поэта Велед, — и соединился с ним. И в сиянии его света исчезла тень Мевляны… Когда узрел он лицо Шемса, открылись ему тайны, стали ясными как день. Он увидел никем не виданное, услыхал никем не слыханное. И стало для него все едино: что высокое, что низкое. Призвал он Шемса к себе и сказал: «Послушай, мой падишах, своего дервиша. Мой дом недостоин тебя, но я полюбил тебя верной любовью. Все, что есть у раба, что достанут его руки, принадлежит его господину. Отныне это твой дом!» Мевляна был очарован его обликом, его не поддающейся определениям чистотой, его речью, полной тайн, как море жемчужин, его словом, вдыхающим жизнь в свободного человека… Никуда не являлся он без него. Если не видел его лица, лишался света очей своих. Не расставался с ним ни днем, ни ночью. Невыносима сделалась ему разлука с ним. Точно стал он рыбой, живущей в его море. Шемседдин позвал его в такой мир, какой и во сне не снился ни тюрку, ни арабу. Что ни день, читал он ему поучения и сделал явным новое знание. Мевляна и без того был исполнен сокровенного знания. Но то, что открыл ему Шемс, было иным, совсем новым знанием…»
– Что же это был за мир, куда позвал Джалалиддина его таинственный друг, каким знанием он наделил его?
Никому неведомо, о чем говорили они в своем уединении. Как видно из его слов, не ведал этого и сын поэта. Но в течение года с лишним по приказанию Джалалиддина все рассказы и изречения, каждое слово Шемседдина, сказанное публично, записывалось «писарями тайн». Эти записи затем составили книгу «Макалат» («Беседы»), которая в списках дошла и до наших дней. Книга эта осталась в черновиках, в списках много разночтений. Да и слова и образы, которые употребляет Шемседдин, весьма туманны, аллегоричны. Он сам сознавал это. «Ни повторить, ни следовать моим словам не в силах подражатель, — говорил он. — Они темны и сложны. Могу их повторять сто раз, и каждый раз в них обнаружится иной смысл. Меж тем главный смысл остается девственно-непорочным, никем не понятым».
В какой-то степени туманность его речей вынужденная. Он не высказывает прямо своих мыслей, опасаясь преследований духовенства, неусыпно стоящего на страже казенных догм.
Но все же изречения Шемседдина Тебризи и свидетельства самого Джалалиддина, запечатленные в его стихах, позволяют сделать определенные выводы.
Шемседдин с иронией отзывается об ученых. Схоластическая, книжная ученость, по его убеждению, полезна лишь для того, чтобы выяснить ее бессилие. (Помните слова Джалалиддина: «Ученые наших дней умеют на сорок частей расщепить каждый волос в своих науках, а главного, того, что для них важнее всего, — не знают!»)
С не меньшей резкостью отзывается Шемседдин об улемах и факихах, сделавших веру своей профессией, и о суфийских шейхах: «Шейхи и суфии — разбойники с большой дороги веры». Подобно тому как ученые превратили в цель науку, шейхи и богословы превратили в цель веру. В руках ученых и улемов наука и вера стали «завесой, скрывающей истину». Ибо ни вера, ни наука — не цель, а только средство.
А что же цель? «Все на свете жертва человека, — говорил Шемс, — только человек — жертва самому себе». Что совершенно естественно для человека его времени, он искал подтверждения своим мыслям в Коране. Там в суре семнадцатой, в стихе семидесятом говорится: «Мы почтили сынов Адама». «Господь, — продолжал Шемс, — изволил почтить не престол и не небеса, не так ли? А потому достигнешь ли ты седьмого неба или седьмой глубины земли — что с того толку? Нужно полюбить обладателя сердца, стать помощью ему. Человек, познавший себя, познал все». (Помните, у Джалалиддина: «Ты стоишь обоих миров, небесного и земного. Но что поделать, коль сам ты не знаешь себе цены?») Желаю Счастья! Сфера сказочных ссылок
Идущий к Истине! В Пути не застревай. Духовный Дар не обращай в застывший рай. Пусть жажда творчества не знает завершенья, Пусть Царским троном станет Путь, его свершенья. Привет с Волшебного острова Эхо! остров
Дата: Вторник, 2013-04-09, 4:56 PM | Сообщение # 96
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 6116
Статус: Offline
Цитата (Белоснежка)
Пусть жажда творчества не знает завершенья,
… и нет границ у этих странных снов… они по воздуху свечением разлиты и мы пытаемся у радужной палитры учиться бисеру плетения стихов плывут века, сливаются течения, все Боги на одной поют волне... пределов нет... лишь в нашем воплощении они звучат так гулко в тишине... небесный странник
Дата: Пятница, 2013-07-12, 12:43 PM | Сообщение # 98
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 7638
Статус: Offline
Натья, Таинственный_Гость, мои благодарности!
Этот мир околдован и слепнут глаза, Он, как будто широк, но растет, как лоза. Расширяясь, он к точке ведет кругозор, Где рыдания - смех, ну, а слава - позор... Привет с Волшебного острова Эхо! остров
Дата: Пятница, 2013-07-26, 6:57 PM | Сообщение # 99
Ковчег
Группа: Администраторы
Сообщений: 18846
Статус: Offline
Глава из книги "Мир исламского мистицизма" Аннемари Шиммель
МАУЛАНА ДЖАЛАЛУДДИН РУМИ
Ни один мистик ислама так хорошо не известен на Западе, как Джалалуддин Руми, называемый его последователями Маулана, "Наш господин" (в турецком произношении Мевляна), или Маулави. Вдохновленный им орден Мевлевиййа, известный на Западе как орден Вращающихся дервишей, рано привлек к себе внимание европейцев, посещавших Османскую империю. Уже первые ориенталисты, интересовавшиеся персидской литературой, выбирали его стихи для своих переводов. Йозеф фон Хаммер-Пургшталь (1774-1856), неустанный переводчик персидской, турецкой и арабской литературы, посвятил Руми множество страниц в своем классическом произведении "История изящной словесности персов" (1818). Его перевод некоторых частей Дивана, хотя и несколько суховатый, вдохновил его современника и ученика Фридриха Рюккерта (1788-1866) на создание газелей в стиле Руми. Это была первая попытка приспособить форму газели к немецкой поэзии. Книга Рюккерта (1819) представляет собой собрание прекрасных мистических стихов; это свободные переложения, но они лучше раскрывают характер гения Мауланы, нежели большинство позднейших более точных переводов. Переводы Рюккерта сыграли решающую роль в формировании того образа Руми, который остался в истории немецкой литературы, - большую, чем переводы Винценца фон Розенцвайг-Шваннау (1838). Именно благодаря книге Рюккерта Гегель познакомился с вдохновенным мистическим поэтом, которому воздал должное в своей "Энциклопедии философских наук". Веком позже - упомянем еще один, последний пример - стихи Руми в переводе Рюккерта вдохновили Константина Бруннера на разработку философских идей о гении и гениальности. В 1903 г. газели Рюккерта были даже переведены на английский язык (тоже в форме газелей) шотландским теологом Уильямом Хасти как противоядие от культа Омара Хаййама, по словам самого переводчика. Интенсивное изучение произведений Руми британскими ориенталистами, такими, как Э. Уинфилд и Джеймс У. Редхауз, завершилось блестящим изданием Маснави Руми в переводе и с комментариями Рейнолда А. Николсона (1925-1940). Николсон, чье "Избранное из Диван-и Шамс-и Табриз" (1898) до сих пор остается лучшим введением к произведениям Мауланы, и Арберри перевели на английский много стихов и притч Руми. Тем не менее на Западе до сих пор не создано всеобъемлющего исследования Руми. Без детального изучения персидских оригиналов и большого числа посвященных ему работ на персидском и турецком языках, равно как и огромного числа работ, созданных на Индо-Пакистанском субконтиненте, невозможно дать полную оценку его творчества. Возможно, история о том, как молодой Джалалуддин, родившийся в городе Балхе в 1207 г., в 1219 г. получил благословение от Фаридуддина Аттара, когда отец Руми покинул Балх и двинулся со своей семьей в путь по Ирану, спасаясь от нашествия орд Чингисхана, - всего лишь легенда. Тем не менее это предание подчеркивает духовное родство двух великих мастеров мистической поэзии. Джалалуддин никогда не упускал случая повторить, сколь многим он обязан Сана'и и Аттару. Одно из его наиболее трогательных произведений - элегия на смерть Сана'и (8, 996), написанная на основе стихотворной строки самого газневидского мистика (25, 1059). В лирике Руми и в его Маснави встречается множество буквальных аллюзий на поэзию Сана'и. Интерес к теологическим и мистическим проблемам появился у Джалалуддина самым естественным образом: его отец Баха'уддин Велед был известным теологом с явной склонностью к мистицизму. Правда, влияние его идей, изложенных в книге Ма'ариф, на формирование мысли Руми до сих пор изучено недостаточно. После долгих скитаний семья наконец осела в Анатолии, где в то время относительно мирно правила династия Сельджукидов Рума. В Ларанде (современный Караман) умерла мать Джалалуддина и родился его первый сын Султан-Велед (1226). Именно в этом году Наджмуддин Дайа Рази, ученик Кубра, закончил свою книгу Мирсад ал-'ибад в Сивасе, в северной области румско-сельджукидского султаната. Впоследствии он встретился с Джалалуддином и с Садруддином Конави в столице (18, 435). В 1228 г. Баха'уддин Велед был приглашен в Конью. Султан 'Ала' ад-дин Кайкобад только что построил роскошную мечеть в самом центре города. Дворец его окружало множество других, более мелких мечетей и медресе. Два здания, построенные при жизни Руми, сохранились до наших дней: Инче Минарели (1258) и Каратай Медресе (1251). Изумительной красоты купол второго из этих сравнительно небольших строений покрыт бирюзовыми глазурованными изразцами и может служить прекрасной иллюстрацией к поэзии Руми. Из четырех поясов, каждый из которых состоит из пяти "турецких треугольников" со вписанными в них квадратным куфическим почерком именами Пророка и четырех праведных халифов, а также других пророков, вырастает барабан, декорированный кораническими стихами, которые выполнены изощренной куфической вязью. Сам купол покрыт сложным орнаментом из звезд, выложенных бирюзовыми, голубыми, черными и белыми изразцами; каждая из них различима сама по себе, и в то же время все они связаны между собой почти необъяснимым образом. Вершина купола открыта, так что небо, а ночью звезды отражаются в бассейне в центре медресе. Во времена Руми ученые, художники и мистики всего восточномусульманского мира искали в Конье убежища, ибо она была одним из немногих безопасных мест в тот период, когда монгольское нашествие опустошило большую часть мусульманского мира. Поэтому Конья жила особенно напряженной интеллектуальной и религиозной жизнью. Персидский язык оставался литературным, но население говорило частично на греческом (поскольку в городе, прежде называвшемся Икониум, был сильный христианский субстрат), а частично на тюркском. Руми употреблял в некоторых своих стихах оба языка. После нескольких лет преподавания в Конье Баха'уддин Велед скончался, и Джалалуддин занял место отца. Его интерес к мистике усилился под влиянием ученика и друга отца Бурхануддина Мухаккика, который посвятил его в глубочайшие секреты мистической мысли. Бурхануддин покинул Конью около 1240 г. и погребен в Кайсери, где его скромная могила почитается до сих пор. Возможно, раз или два Джалалуддин посетил Сирию в поисках знаний и мудрости, если, конечно, его связи с сирийскими мистиками не восходят к более раннему пребыванию в этой стране. В Дамаске он мог повстречаться с Ибн 'Араби, который умер там в 1240 г. Но даже если у него не было личных отношений с великим теософом, в Конье жил выдающийся комментатор Ибн ' Араби Садруддин Конави, который был связан с Руми "особенной дружбой и знакомством" (18, 55), хотя сам Джалалуддин был не очень склонен предаваться теософским спекуляциям. В Сирии Руми мог также впервые встретиться с Шамсуддином Табризи, но мы ничего не знаем об их тогдашних отношениях. Источники описывают Шамса как исключительно сильную личность: его поведение казалось странным, и он часто шокировал людей своими замечаниями и резкими словами. Он, например, объявил, что достиг состояния возлюбленного, превзойдя состояние влюбленного. В одной из популярных историй рассказывается о его встрече с Аухадуддином Кирмани, одним из тех мистических поэтов, которые созерцали абсолютную красоту в ограниченных формах. Последний сказал Шамсу: "Я вижу луну в сосуде, наполненном водой". Шамс отпарировал: "Если у тебя нет чирья на шее, почему бы не взглянуть на нее в небесах?" (18, 59). Шамс таким образом высмеял собеседника за "созерцание безбородых". Так вот, этому дервишу, о ком не было известно ничего, что проливало бы свет на его принадлежность к определенному суфийскому ордену или на его происхождение, было суждено оказать решающее влияние на жизнь Джалалуддина. Руми встретил Шамса в конце октября 1244 г. на улице Коньи, и именно этот странный взыскующий мистик возжег в его душе огонь мистической любви (описанной такими мистиками, как Ахмад Газали, 'Айн ал-Кудат и Рузбихан Бак-ли) - любви абсолютной, поглотившей его полностью, порой заставлявшей месяцами не вспоминать о семье и об учениках. В конце концов близкие Руми возмутились и потребовали, чтобы Шамс покинул город. Шамс подчинился, но очень скоро Султан-Велед привез его из Сирии обратно, ибо для Руми разлука оказалась непереносимой. Имеется описание их встречи после возвращения Шамса: они заключили друг друга в объятия и упали к ногам друг друга, "так что никто не мог понять, кто из них был влюбленным, а кто - возлюбленным". Интенсивность их отношений все возрастала и приобрела столь всепоглощающий характер, что некоторые из учеников Руми, сговорившись с его сыном Алауддином, "гордостью учителей", решили отправить Шамса туда, откуда нет возврата. Однажды ночью они вызвали его из дома Джалалуддина, который располагался напротив дома его сына, и, нанеся множество ножевых ран, бросили тело в соседний колодец. Султан-Велед пытался успокоить отца, уверяя, что все в округе заняты поисками Шамса; хроники повествуют, что, когда отец заснул, он извлек тело Шамса из колодца и поспешно захоронил его, покрыв могилу наспех приготовленной штукатуркой. Эта самая могила была открыта некоторое время тому назад Мехме-том Ондером, директором "Музея Мевляны"; сейчас над ней воздвигнут мемориал в честь Шамса. Подобно солнцу, которое, перемещаясь, увлекает за собой облака, Все сердца сопровождают тебя, о солнце Табриза! (8, 310) Пройдя через эту всепоглощающую любовь, Руми стал поэтом.
•Новые сообщения ·
Правила
•Поиск•]
Традиции Галактического Ковчега тут!
.
.
.
..
