|
Звук и смысл
|
|
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-01-19, 1:38 PM | Сообщение # 1 |
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| Звук – форма продолженья тишины, подобье развивающейся ленты.
Иосиф Бродский
Если вы хотите познать тайны Вселенной, вы должны мыслить тремя категориями - категорией энергии, вибрации и частоты.
Никола Тесла
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Понедельник, 2021-03-01, 11:06 PM | Сообщение # 61 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 
Цвет в звуки
Электронный глаз. Цвет в звуки
Электронный глаз трансформирует цвета в звуки, позволяя воспринимать изображения, даже не глядя на них. Художник, страдающий ахроматопсией, уговорил хирургов вживить себе в череп чип, который позволяет с помощью вибраций «слышать» окружающий мир.
Нил Харбиссон, страдающий цветовой слепотой, утверждает, что научился «слышать» цвета с помощью камеры. Эта камера посылает сигналы в чип, который вживили ему в череп, а тот, в свою очередь, преобразует картинки в звуковые вибрации.
________________________________________
Ахроматопсия - генетический дефект, приводящий к отсутствию цветного зрения у человека. Если обычные люди являются трихроматами, т. е. у них три колбочковых механизма, то дихроматы лишены одного из механизмов и воспринимают мир в черно-белом диапазоне.
________________________________________
Молодой художник, который видит мир исключительно в черно-белом диапазоне, уже около десяти лет носит на голове «электронный глаз», который улавливает световые частоты и трансформирует их в звуки.
Теперь же ему удалось убедить хирургов вживить чип себе в череп, чтобы через вибрации костей получать более точную цветовую информацию.
Антенна, которую Харбиссон носит на голове, имеет на одном конце камеру, а на другом - аудиовход на чипе, который теперь имплантирован прямо в его череп.
Разъем WiFi на том же чипе позволяет ему «слышать» картинки, посылаемые с мобильного телефона, даже не глядя на них. Это значит, что он ; первый человек, способный воспринимать изображение, даже не глядя на него.
Художник утверждает, что каждый оттенок соответствует своему уникальному звуку. Таким образом, различные картины, пейзажи и даже лица обладают своими уникальными нотами.
*фото - художник Нил Харбиссон
По материалам сайта naked-science.ru
На заметку. Цветомузыка - синтез цвета и звука - история
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Понедельник, 2021-03-01, 11:37 PM | Сообщение # 62 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| Волшебный информационный материал на сайте Галактический Ковчег! Из Жемчужного Царства попала в Золотой Город
Галактический Ковчег » ___Мастерские Ковчега » Сотворение Дворцов, Храмов... » Храмы сотворчества » Золотой Город (Восходящие миры. Описание.)
Очень понравились картины Гаврош (Людмилы Никифоровой). Скопирую и в эту тему.
Миры Земли :
от центра - мир атомов, мир цвета, мир звуков и музыки, подводный мир, мир кристаллов, мир живых крыльев, далее ближний космос и мир Экзюпери, город-мост, далее https://kovcheg.ucoz.ru/forum/179-120-27950-16-1298533017
© Людмила Никифорова
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 4:06 PM | Сообщение # 63 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 23 Семантическое ядро и семантические ореолы
СЕМАНТИЧЕСКОЕ ЯДРО И СЕМАНТИЧЕСКИЕ ОРЕОЛЫ
Вспомним рисунок. На нем видно, что центральной, основной, наиболее важной частью значения слова является понятийное ядро. Оно окружено ореолами качественно-признаковой и фонетической семантики. Только вместе, в единстве все эти аспекты составляют полноценное значение слова. Заметьте, что существенной частью понятийного ядра на рисунке является штриховка, идущая от ореолов. Уберите штриховку, которой обозначен фоносеманти-ческий ореол,– и оставшиеся аспекты значения обеднеют, их штриховка станет реже. Если же убрать также и штриховку качественно-признакового ореола, то оставшееся понятийное ядро станет совсем бледным. Конечно, понятийное ядро – главная часть значения, но все же только часть. И хотя компьютеру особенно важно освоить именно понятия, нельзя забывать и о других сторонах значений слов.
Понятийное ядро – самая определенная, явная, осознаваемая всеми говорящими часть значения слова. Понятийные значения слов достаточно полно и подробно описаны в толковых словарях. Казалось бы, ничего не стоит «объяснить» их компьютеру. Действительно, нетрудно заложить в память компьютера словарное определение: Дом – здание, строение, предназначенное для жилья, для размещения различных учреждений и предприятий.
Теперь по простенькой программе компьютер на вопрос Что такое дом? скажет:
– Дом – это здание, строение, предназначенное ... и т. д.
Конечно, если бы таким образом занести в память компьютера весь (скажем, 17-томный) толковый словарь русского языка, то это было бы очень хорошо. Чтобы отыскать слово в большом словаре, нужно в нем порыться, а компьютер выполнит эту задачу моментально. Можно снабдить слова переводами на другие языки, и тогда какое было бы облегчение переводчикам и всем, кто изучает иностранные языки! Набрал слово на клавиатуре – тут же его перевод, да еще и с любыми необходимыми пояснениями, примерами и т. п.
Но пытаться говорить с такой программой – все равно что беседовать со словарем. Никакой беседы, кроме словарных определений, не получится. Можно сказать, что такой способ описания понятийных значений обеспечивает компьютеру имитацию знания их, но не обеспечивает владения ими. У человека знание слова и владение им, по сути дела, одно и то же, поскольку человек понимает значение слов. Для компьютера это, оказывается, разные вещи: он может «знать» значение слов, но не знать, как их употреблять в речи, т. е. не уметь оперировать ими. Причем речь здесь не о правилах грамматики, не о том, как правильно соединить слова в предложении (этому компьютер можно научить), а о том, как построить осмысленное предложение, как словами выразить мысль. Только способен ли справиться с такой задачей компьютер, если мыслей-то у него и нет?
Вот в чем дело! Понятия – это то, что понято, осмыслено, а как раз понять, осмыслить что-либо компьютер не в состоянии. Потому и не поддается компьютеризации такой как будто бы простой, очевидный аспект значения слова. Работа в этом направлении идет, но в основном она все еще никак не выйдет за словарные рамки. Компьютер производит различные операции со словарными материалами, но выйти со своим огромным словарным запасом в живую речь никак не может.
Ну что ж, с понятийными ядрами дела у компьютера пока не очень ладятся. А может, и неспроста? Может, не с того компьютер начал? Ведь чтобы добраться до ядра ореха, нужно сначала разгрызть скорлупу. Так не заняться ли сначала семантическими ореолами? Возможно, это и будет путь к семантическому ядру. Очень и очень существенную роль в действующей, функционирующей языковой семантике играет качественно-признаковый ореол. Ведь когда мы говорим, то для нас и для слушающих зачастую важны не только и не столько понятия, сколько оценки, суждения, которые характеризуют наши представления о понятиях, передают наше отношение к ним.
Например, когда мы говорим силач, то мы подчеркиваем, что это нечто сильное, а конкретно это может быть и человек, и трактор, и' кран. В нашей речи гора – это не только «значительная возвышенность» (как определяет словарь понятийное ядро этого слова), это что-то вообще большое (отсюда выражение гора фактов), что-то тяжелое (поэтому говорят гора с плеч), что-то неподвижное (отсюда выражение гора с горой не сходятся), что-то трудное для преодоления (умный в гору не пойдет) и т. д.
А каково различие между словами борьба и драка? Толковый словарь так определяет их понятийные ядра:
БОРЬБА (1-е значение) – рукопашная схватка двоих, в которой каждый старается осилить другого.
ДРАКА – ссора, стычка, сопровождаемая взаимными побоями.
Если ориентироваться только на эти определения, то различия этих слов кажутся незначительными. В конце концов, драка тоже «рукопашная схватка, в которой каждый старается осилить другого». Но ведь мы никогда не допустим в речи замены этих слов одно на другое, например, в выражениях борьба за мир и они затеяли безобразную драку. Мы чувствуем, что, кроме понятийных значений, здесь есть что-то еще. Для нас борьба – нечто возвышенное, благородное, а драка – низменное, отвратительное. Иначе говоря, у этих слов при сходстве понятийных ядер резко различные качественно-признаковые ореолы.
Или такой пример: разведчик и шпион. Вполне может оказаться, что это один и тот же человек, все дело в том, кто его называет – «свои» или «чужие». Понятийно это «агент разведки», но если он свой, то разведчик, тогда он «хороший, смелый», а если чужой – то «плохой и зловредный» шпион. Ну хорошо, разведчика от шпиона компьютер отличит, но что это нам дает для содержательной беседы с машиной? Оказывается, кое-что любопытное намечается.
Допустим, в памяти компьютера есть такой словарь качественно-признаковых значений:
Компьютеру задана такая программа:
Башня – большая, высокая, тяжелая, неподвижная.
Весельчак – хороший, веселый.
Заяц – быстрый.
Лягушка – маленькая, слабая.
Мячик – маленький, легкий, подвижный.
Пенек – низкий.
Преступник – плохой, опасный.
Трактор – большой, сильный, тяжелый.
Черепаха – медленная.
См. Табл1
Теперь поговорим с компьютером. Мы спрашиваем:
– Можно ли дружить с преступником?
Компьютер по своей программе находит действие «дружить» и обнаруживает, что можно дружить с чем-то хорошим и нельзя – с чем-то плохим. Он нам так и отвечает:
– Нет, нельзя.
– Почему? – допытываемся мы.
– Потому что он плохой и опасный.
– Ас весельчаком?
– С весельчаком можно, он хороший и веселый.
Что же, совет компьютера вполне разумен. Продолжим беседу:
– Можно ли догнать зайца?
– Не стоит пытаться, он быстрый.
– А черепаху?
– Не составляет труда.
Точно так же компьютер объяснит нам, что мы легко можем поднять мячик и не можем – тяжелый трактор, нам не стоит прыгать с башни, поскольку она высокая, а вот с пенька – пожалуйста, это не опасно. На том же материале можно построить программу, по которой компьютер будет сравнивать предметы и явления и легко установит, что весельчак лучше преступника, заяц быстрее черепахи, а трактор сильнее лягушки.
Как видим, компьютер, не зная понятийных значений слов, не имея ни малейшего представления о том, что такое башня, мячик и заяц, беседует о них так, как будто он понимает, о чем идет речь. Иначе говоря, он неплохо имитирует именно владение семантикой слов, что нам и нужно.
Конечно, наш пример показывает сам принцип работы компьютера с качественным ореолом значения. А если вдаваться в детали беседы с компьютером, то здесь все не так-то просто. Вот компьютер считает, что с весельчаком дружить можно, потому что он хороший и веселый. Но ведь хорошим и веселым может быть и что-то другое, например карнавал. Тогда совет машины дружить с карнавалом выглядит странновато. Или не дружить с ужасом, поскольку он плохой и опасный.
Такой семантический конфуз машины в данном случае возник из-за того, что мы дали ей возможность опираться лишь на один аспект значения слова – качественный. Подключение сюда еще и понятийного ядра сразу же заметно повысит «сообразительность» компьютера. В простейшем варианте для этого можно задавать словарь машине не списком, как мы только что сделали, а разбив его на понятийные группы. Например, образовать группы «человек», «явления», «состояния» и т. п.
Например:
«Человек» Весельчак – хороший, веселый. Преступник – плохой, опасный.
«Явления» Карнавал – хороший, веселый. Лето – хорошее, приятное. Радуга – хорошая, красивая.
«Состояния» Радость – хорошая, веселая. Ужас – плохой, опасный.
В компьютерной программе нужно закрепить глагол дружить только за группой «человек», а к другим группам подобрать иные подходящие слова:
См. Табл.2
Теперь на вопрос:
– Можно ли дружить с карнавалом? – компьютер ответит:
– Дружить можно с человеком, а карнавал может нравиться, потому что он хороший и веселый. С такой программой компьютер способен и на более тонкие языковые реакции. Если вы его спросите:
– Нравится ли вам ужас?–то он вполне резонно ответит:
– Лучше сказать, что ужас мне неприятен.
Разговор, как видим, уже гораздо больше похож на беседу с человеком. Как и следовало ожидать, чем большее число аспектов семантики охватывает компьютерная программа, тем эффективнее компьютер оперирует с языковым значением, тем лучше он имитирует понимание человеческой речи и владение ею.
_________________________________________________
 Конспект книги Александра Павловича Журавлёва «ЗВУК И СМЫСЛ»
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 4:08 PM | Сообщение # 64 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 23.2 А ПРИ ЧЕМ ЖЕ ЗДЕСЬ ФОНОСЕМАНТИКА?
В опрос резонный, потому что в этой главе автор как будто отклонился от основной темы книги. Но на самом деле это не так. Напротив, автор старается расширить узкую проблематику, ввести ее в круг общих идей и проблем, показав ее место и роль в целостной семантической системе языка и особенно в сфере практического использования семантических теорий, что было бы невозможно сделать без тех предварительных (очень беглых) пояснений, которые даны в предыдущих разделах главы.
Теперь нам уже ясно: для того чтобы лучше обучить машину языку человека, нужно помочь ей в освоении всего сложного спектра семантики. И фоносемантика здесь тоже пригодится. Хотя это и далеко не главный семантический аспект, все же он тоже играет в семантической системе языка важную роль, и без его учета компьютер упустит какие-то семантические тонкости, которые могут иногда оказать существенное влияние на формирование общей семантики слова, высказывания и даже целого текста. И наоборот, владение еще и этим ореолом значения усилит имитационный эффект компьютерной речи, приблизит ее к человеческой.
Чисто техническая выгода еще и в том, что для обучения компьютера фоносемантике не потребуется особых трудов: две таблицы да несколько формул – вот и вся премудрость. Освоить такую информацию компьютеру ничего не стоит, зато посмотрите, каких результатов мы добиваемся столь малыми усилиями.
Как мы помним, фоносемантика – ореол подсознательный, почти не осознаваемый людьми. Они оперируют нм интуитивно, подсознательно. Значит, обучая компьютер фоносемантике, мы как бы конструируем какой-то аспект языкового подсознания, языковой интуиции компьютера!
Машина, наделенная такой фоносемантической интуицией, могла бы оказывать помощь человеку везде, где его работа связана с задачами усилить языковое воздействие на читателя, слушателя. Она могла бы выступать консультантом при сравнении, отборе, придумывании самых разнообразных имен, названий, наименований. Пригодились бы ее расчеты и для специалистов в области рекламы, для переводчиков. Но все же опора только на одну фоносемантику не дает особенно важных и интересных приложений теории. Лишь включение фоносемантики в единую семантическую систему языка раскрывает возможности этого ореола. И неудивительно: в книге несколько раз подчеркивалось, что разделение ореолов – искусственный прием, годный лишь для их описания, в живом языке все аспекты значения функционируют в неразрывном единстве, даже в сплаве, где трудно, а порой и невозможно отделить один компонент от другого. Компьютер и здесь должен быть имитатором – оперировать всеми аспектами семантики в их единстве.
На первых порах он не сможет этого сделать без помощи человека. Поэтому придется конструировать не чисто машинную, а человеко-компьютерную систему переработки языковой семантики. Какие-то фрагменты этой системы уже существуют, компьютер их уже освоил и вполне успешно сотрудничает с человеком, оперируя языковой семантикой.
Например, компьютер способен «сортировать» понятийные определения слов, предложенные человеком, находить в них общее и различное, соединяя слова в семантические группы. Иначе говоря, машина как бы выполняет те операции, которыми мы только что занимались, выделяя понятийные группы слов типа «человек», «явление» и т. д.
Полученные компьютером от человека оценки качественно-признаковых ореолов дадут возможность машине (как мы видели выше) имитировать понимание характеристик, предпочтений, сравнений, т. е. производить семантические операции со словами внутри больших понятийных групп. Учет фоносемантических ореолов сделает имитацию еще более тонкой, позволит компьютеру различать семантические оттенки уже внутри качественно-признаковых групп слов.
В этой трехступенчатой схеме человеко-машинной переработки семантической информации есть вот какая сложность. Описание качественно-признакового аспекта значений слов требует большой экспериментальной работы. Если вы внимательно читали книжку, то уже знаете, как измеряется содержательность звуков. Работа, согласитесь, трудоемкая. Качественно-признаковый ореол каждого слова измеряется примерно по той же схеме: те же шкалы, тот же опрос информантов, только стимулом служит не звук, а слово. И статистическая обработка такая же. Но звуков-то всего около пяти десятков, а слов.– десятки тысяч. Представляете себе объем работы?!
Однако вспомним, что у многих, очень многих слов качественно-признаковый и фоносемантический ореолы взаимно соответствуют. И если измерение качественного ореола должен выполнить человек (затратив на это немалый труд), то фоносемантический ореол компьютер «вычислит» сам. А раз они находятся в соответствии, то, может быть, освободить человека от ручной работы, не заставлять его экспериментально «измерять» качественный ореол, а принять за описание этого ореола те данные, которые компьютер вычислил для фоносемантики?
Если, например, для слова жуть компьютер «вычислил» характеристики фоносемантики «плохой, темный, страшный», а для слова очарование – «хороший, прекрасный», то есть ли смысл экспериментально, с помощью информантов проводить измерение качественного ореола тех же слов? Едва ли. Ведь и так ясно, что мы получим те же самые характеристики. И компьютеру не нужно задавать никаких новых оценок, достаточно указать ему, что оценки фоносемантики следует использовать для описания качественного ореола.
Правда, это только в случае взаимного соответствия ореолов. А ведь есть слова (хотя их гораздо меньше), у которых наблюдаются противоречия между ореолами. Вспомните яд или юношу. Но и здесь есть выход. Компьютеру следует «объяснить», что в таких случаях полученную оценку фоносемантики нужно использовать для описания качественного аспекта как бы с «обратным знаком». Иными словами, если для звучания слова юноша получены характеристики «слабый, женственный», то для описания его качественного значения нужно взять противоположные признаки – «сильный, мужественный». Ну а если между ореолами не просматривается никаких определенных взаимосвязей (и такие случаи бывают), в дело должен вмешаться человек и решить, какие указания давать компьютеру.
Кстати, сигналы взаимосоответствий ореолов или противоречий между ними очень просты: достаточно в случае соответствий отметить признак знаком «плюс», а в случае противоречий – «минус». Конечно, расстановка таких знаков тоже дело довольно кропотливое, но все же это неизмеримо проще, чем экспериментальная работа с информантами.
Сведения об отношениях между семантическими ореолами нужны не только для того, чтобы облегчить труд человека. Сам факт гармонии или дисгармонии ореолов очень важен для оперирования с семантикой слов, поскольку компьютер, опираясь на такие сведения, сможет выбрать более точное, более уместное и более выразительное слово в каждом конкретном случае, а значит, будет имитировать в своей речи даже эмоции.
Сейчас вопрос об имитации в компьютерной речи эмоций пока еще не стоит. До эмоций ли?! Хоть бы простейший смысл речи научилась улавливать машина! Но по мере того как речевое общение с компьютером будет развиваться, от выражения эмоций в речи не уйти. Потому что в настоящей, живой человеческой речи невозможно отделить мысль от чувства, логику от оценок, рациональное от эмоционального. И если мы хотим управлять машиной с помощью речи и ждем от нее полноценной речевой обратной связи, то мы должны обучать ее настоящему, полнокровному языку человека.
Проблема эта, как мы видим, очень непроста. И сейчас уже формируется целое научное направление (можно назвать его кибер-лингвистикой или лингвокибернетикой), одной из главных задач которого становится конструирование языкового искусственного интеллекта, предназначенного для компьютерного оперирования языковой информацией. Одним из элементов такого интеллекта может стать и фоносемантика.
И вот что любопытно. Понятийный и качественный семантические аспекты языка только еще изучаются в кибернетическом плане, еще нет даже определенного представления о том, как передать их компьютеру, а фоносемантике (для русского языка) компьютер практически уже обучен.
Нет ли здесь аналогии с возникновением и развитием человеческого языка? Не проходит ли и компьютер тот же путь, который когда-то уже прошел человек? Вспомните главу «От звука – к смыслу». Язык человека возникал на основе содержательности звуков природы, т. е. на основе отприродной фоносемантики, затем фоносемантика «сгущалась», образуя качественно-признаковые ореолы, внутри которых формировались понятийные ядра слов. Не исключено, что и машине будет удобно изучать семантику именно так – от звука к смыслу. Во всяком случае, первые шаги на этом пути она уже делает.
Исследование языкового подсознания, психологические методы анализа языка, киберлингвистические направления в языкознании – все это не только позволяет получить для науки и практики новые факты, но существенно дополняет некоторые основополагающие принципы языковедческой науки.
Как это ни странно, но именно компьютер, который «мыслит» жестко, ультимативно, по принципу «или – или» и способен употреблять лишь слова ДА и НЕТ, открывает в области фоносемантики перспективы принципиально нового научного подхода к осмыслению и изучению сложного, многозначного, многоаспектного человеческого языка.
В духе времени такой подход можно назвать альтернативным, а более точно и строго – вероятностным, когда вместо однозначной формулировки законов рассматриваются тенденции, действующие с той или иной степенью вероятности.
Ведь как принято сейчас в описаниях грамматики языка? Есть правило, а из него – множество так называемых исключений. Например, все существительные, оканчивающиеся на -а, -я, – женского рода; исключения – мужчина, дедушка, папа, юноша, воевода, старшина, дядя. Резонно спросить, почему же эти слова отнесены к исключениям? Если уж на то пошло, то мужчина или дядя – самые «мужские» слова в русском языке. Гораздо более мужские, чем, скажем, маникюр или чулок. Так не резоннее ли считать правилом оформление именно слов мужчина, дядя и т. п., а форму всех остальных исключением?
За рассуждениями об «исключениях» так и слышится желание придумывающих законы: эх, исключить бы из языка все эти исключения, тогда придуманный закон был бы всеобщим и полным! Но для языка слова мужчина и дядя никакие не исключения, они не менее «законны», чем женщина и тетя. Язык лишен болезни большевизма: считать правым лишь большинство, а меньшинство третировать и уничтожать.
Другое дело, что разные явления в языке разновероятны. Иначе говоря, при новом подходе рассуждение становится таким: если существительное оканчивается на -а, -я, то с большой долей вероятности (можно это даже подсчитать) оно окажется словом женского рода, но с некоторой долей вероятности оно может оказаться и словом мужского рода.
Кто-то, возможно, подумает: ну какая разница, так ли рассуждать, сяк ли, все равно мужчина останется мужского рода, а женщина – женского. Но обратите внимание на разницу в принципах рассуждений. При «законотворческом» подходе мы придумываем закон, загоняем в его прокрустово ложе как можно больше фактов, а уж те, которые никак не помещаются, отсекаем в исключения. При «альтернативном» способе мышления мы все факты считаем равноправными, равноценными и равно-законными для языка и описываем тенденции, по которым живут и развиваются эти факты. Думается, такой подход лучше отражает сложность, неоднозначность, подвижность живого языка.
Соответственно меняются критерии оценок научных теорий. В рамках однозначного подхода если в теории утверждалось какое-либо положение, то все наблюдения должны были это положение подтверждать (допускалось разве что лишь несколько «исключений»). Новый подход предполагает охват всех наблюдений, как подтверждающих какое-либо положение, так и противоречащих ему. Главное – все эти наблюдения понять и найти им место в теоретических построениях.
Возникает момент относительности теоретических суждений. Лишается смысла подбор фактов для подтверждения такого, например, суждения: «Отношения между звучанием и значением в языке произвольны». Или противоположного: «Отношения между звучанием и значением в языке мотивированы». Оба этих утверждения становятся и истинными и ложными одновременно, поскольку более глубоким оказывается суждение о том, что в языке действуют и тенденция к мотивированности языковых единиц, и тенденция к их произвольности. И задачей теории становится не выбор и утверждение одного из альтернативных суждений, а рассмотрение обеих этих тенденций.
_________________________________________________
Конспект книги Александра Павловича Журавлёва «ЗВУК И СМЫСЛ»
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 4:08 PM | Сообщение # 65 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| Чтобы было яснее, о чем идет речь, вернемся еще раз к сложным взаимоотношениям между звучаниями и значениями слов. Сейчас подготовлен к изданию фоносемантический словарь на 12 тысяч существительных русского языка. Из них особенно яркой фоносемантикой обладает лишь около 4 тысяч слов. Значит ли это, что фоносемантики не существует, что 8 тысяч – слова «законные», «нормальные», а 4 тысячи – «исключения», «аномалии», «отклонения от нормы»? При жестком однозначном подходе так и пришлось бы считать, если выдерживать «законный» принцип последовательно и до конца. Но при вероятностном, многовариантном подходе фоносемантические слова не только не считаются исключениями, но напротив, оказываются особенно ценным материалом, поскольку позволяют обнаружить и изучить целую новую область языковой семантики.
Поведем наблюдения дальше. Из тех 4 тысяч существительных, которые отобраны в словаре как наиболее фоносемантические, лишь 2,6 тысячи характеризуются соответствиями значений и звучаний. Иначе говоря, существование фоносемантической мотивировочной тенденции в языке подтверждается в первую очередь именно этим массивом слов. Около 900 существительных характеризуются противоречиями между звуком и смыслом, т. е. это факты против фоносемантической мотивированности. Еще около 500 слов составляют как бы переходную группу: какие-то из выданных компьютером фоносемантических характеристик соответствуют общей семантике слова, а какие-то противоречат ей.
Ранее подобные случаи в книге не рассматривались, поэтому приведем ряд примеров. Слово бабочка оказалось по звучанию «быстрым, ярким и подвижным» (прекрасное соответствие значению, не правда ли?), но в то же время «большим, грубым, мужественным и сильным» (а это уже явные противоречия). Слово балда получило характеристики звучания с одной стороны «большой и грубый», что соответствует значению, а с другой – «хороший», что противоречит ему.
Герой – звучит «ярко», но «плохо и низменно».
Кривляка – «подвижный» (соответствие), но «хороший» (противоречие).
Таракан – «активный», но «большой и могучий».
Итак, в процентном соотношении слов с соответствиями значений и звучаний примерно 65%, с противоречиями – 22% и «переходных» – 13%. Чисто количественно подтверждается более сильное действие мотивировочной тенденции в отношениях между значениями и звучаниями слов.
А если бы процент соответствий оказался меньше, чем процент противоречий, что тогда? Следовал бы отсюда вывод, что фонетико-мотивировочной тенденции не существует? Отнюдь нет. Мы сказали бы лишь, что тенденция к мотивированности в фо-носемантике выражена слабее, чем тенденция к произвольности.
Но дело даже и не в процентном соотношении. Возьмем, например, группу «переходных» случаев. Мы решили, что балда не может иметь положительной оценки. Но ведь у А. С. Пушкина в «Сказке о попе и работнике его Балде» именно Балда выступает как «положительный герой». Получается, что поэт как бы чувствуя «хорошее» звучание слова, сдвигает в положительную сторону его значение, восстанавливая гармонию семантических ореолов.
Сходный процесс происходит со словом таракан в сказке К- И. Чуковского «Тараканище», где из козявочки и букашечки таракан вырастает до размеров могучего и злобного тирана, в результате чего устанавливается соответствие между значением и звучанием слова («активный, большой, могучий»).
Получается, что переходная группа слов – это ближайший резерв фонетико-мотивировочной тенденции. В конкретном тексте у слов такого типа могут актуализироваться, становиться значимыми, важными те или другие признаки содержательности звучания, и тогда слово переходит в группу соответствий между звучанием и значением.
Группа противоречий тоже не застывший список слов, а живой, подвижный пласт. Вот, скажем, слово херувим. Его значение – «ангел», а в переносном смысле – «красивый человек». Но звучит оно как «плохое и отталкивающее». Как видим, в его значении нет ничего плохого или смешного. Тогда почему же сейчас оно если и употребляется, то исключительно в насмешливом контексте? Трудно найти этому какие-либо иные объяснения, кроме того, что мы подсознательно чувствуем несоответствие красивого смысла и некрасивого звучания, что и создает юмористический эффект.
Выходит, что теперь у этого слова уже нет противоречий между звучанием и значением и, пожалуй, его можно было бы перевести даже в группу соответствий. Или такой пример. Слово идиот обозначает «человека, страдающего слабоумием, а в другом значении это «дурак, болван, тупица». Звучит же оно как «хорошее, красивое». Казалось бы, явное противоречие звучания и значения. Но основа этого слова идио – в древнегреческом языке дала жизнь и таким словам как идиос – особый, идиома – своеобразное выражение. Так что в слове идиот есть как бы второй подсознательно-ассоциативный план: особый, своеобразный, ни на кого не похожий человек. Не это ли побудило Ф. М. Достоевского именно так назвать свой роман? Князь Мышкин действительно с одной стороны (для большинства окружающих) слабоумен, но с другой – по большому человеческому счету – как раз нормален и человечен в окружении идиотов. Достоевский как бы оживляет в подсознании читателя фоно-семантические и ассоциативные представления, самим названием произведения подсказывая психологическую и социальную проблематику романа. С этих позиций можно было бы сказать, что роман является полным описанием всей глубины понятийного ядра, семантических ореолов и ассоциативных значений слова идиот.
Иногда противоречия между звучанием и значением слова как бы намеренно обыгрываются говорящим. Например, недавно вошло в наш язык слово рэкет. Оно звучит необычно, на иностранный манер, а по фоносемантике оценивается как что-то «хорошее, красивое, безопасное и величественное». Значение этого слова – «вымогательство». Но низменные представители новой «профессии» не хотят называться вымогателями – это неромантично и пошло (как оно на самом деле и есть). То ли дело рэкетир – этакий Робин Гуд, борец за социальную справедливость. Фоносеманти-ка как бы помогает преступникам «облагородить» значение, сдвинуть его в нужную им сторону.
Бывает и так, что слово попадает в группу противоречий, но у него есть синоним, который оказывается в группе соответствий. Так, слова смарагд и изумруд обозначают один и тот же яркий, красивый драгоценный камень. Но слово смарагд звучит как нечто «грубое», а изумруд как нечто «гладкое». Естественно, первое слово попадает в группу противоречий, а второе – в группу соответствий. Но заметим, что слово смарагд почти вышло из употребления, тогда как изумруд активно функционирует в языке. Следовательно, соответствие звучания и значения для слова изумруд можно считать гораздо более показательным, чем противоречия этих аспектов для слова смарагд. Более того, выявленное противоречие можно считать свидетельством не в пользу тенденции к произвольности, а в пользу тенденции к фоносеман-тической мотивированности. Ну хорошо. В группе фоносемантически ярких слов (4 тысячи) фонетико-мотивировочная тенденция доминирует. А что же в остальных 8 тысячах слов – вообще никакая тенденция не действует? Или там действительно связь звучаний и значений полностью произвольна?
Прежде всего, не будем забывать о том, что предложенная в данной книге методика выявления связи между звучанием и значением – это лишь один из возможных способов анализа такого сложного семантического явления. И можно быть абсолютно уверенным в том, что далеко не все тонкости фоносемантики улавливаются такой методикой ее анализа. Так что 4 тысячи слов – это только сливки, самый верхний, самый заметный фоносеманти-ческий пласт лексики. В других словах фоносемантика упрятана глубже, и нужна более тщательная переработка «лексической породы».
Кроме того, мы уже знаем, что лексика между полюсами мотивированности и произвольности находится в постоянном движении. И если сейчас кажется, что относительно какого-либо слова фоносемантика нейтральна, то через некоторое время она вполне может оказаться четко соответствующей значению.
Возьмем например, слово колхоз. Его фоносемантика –нечто «грубое и устрашающее». Еще совсем недавно мы посчитали бы, что эти признаки безразличны по отношению к значению данного слова. А сейчас? Грубое внеэкономическое принуждение к труду в колхозах, устрашающий развал колхозного сельского хозяйства страны – все это позволяет полагать, что в ближайшее время качественно-признаковый ореол слова колхоз резко изменится и будет соответствовать содержательности звучания. Тогда в нашем словаре слово перейдет в разряд фоносемантически ярких.
Наконец, «безразличная» для слова фоносемантика часто используется писателями, да и просто в разговорной речи, чтобы создать новое переносное значение специально для данной речевой ситуации. Примеры тому – всякие нежные и ласковые обращения типа лапонька, ласточка, солнышко, зайка, птичка, котик и т. п., или, напротив, грубые и оскорбительные прозвища типа дуб, дупло, шкаф, бочка, бревно и т. п. Такие слова в прямых значениях не имеют фоносемантической поддержки, но в переносных приобретают ее, становясь фонетически мотивированными.
Думаю, вы уже убедились в том, что зачастую не так-то просто решить вопрос о типе взаимоотношений между звучанием и значением слова. Поэтому можно полагать, что 8 тысяч слов, фоносемантику которых нам пока трудно расшифровать,– это база, почва, на которой растут и расцветают фоносемантические цветы. Отцветая, они снова превращаются в почву, которая вновь порождает цветы. И так вечно. Выявляя и анализируя тенденции в жизни и развитии языка, мы глубже постигаем не только сам язык, но и тесно связанную с ним, отраженную в нем действительность, нашу жизнь, которая в конечном счете и составляет предмет любой науки.
НЕСКОЛЬКО ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ СЛОВ
Вы прочитали эту книжку и узнали о новом, неизвестном вам, а еще недавно неизвестном и науке свойстве языка – фонетической значимости его элементов. Оказалось, что звуки речи – не просто «кубики», из которых строятся слова. Оказалось, что и сами звуки – живые клетки единого организма. В них уходит корнями самая сущность языка – значение. Оно отнюдь не возникает неизвестно откуда на уровне слова, его истоки – в звуках речи, и глубже – в звуках природы.
Сложно устроен язык, многообразны законы его жизни, многолики и порой неуловимы проявления этих законов. Но язык – самое ценное достояние человека, самое важное его творение, главное орудие в сложном труде развития разума, развития человеческой цивилизации. И чем лучше мы будем знать это орудие, тем лучше оно будет нам служить. Поэтому лингвисты и стремятся постичь тайны устройства языка.
Может быть, вы с любопытством прочли рассказ о путях постижения одной из этих тайн? Может быть, вас заинтересовали лингвистические проблемы, о которых шла речь? Во всяком случае, окончив школу и выбирая дальнейший жизненный путь, поразмыслите и о пути в науку о языке. Не скрою – он труден, этот путь. Нужно знать до тонкостей родной язык, владеть другими языками, не забывать и математику, да еще и на электронных машинах работать. Трудно. Но интересно! А легких путей в Науку нет.
_________________________________________________
Конспект книги Александра Павловича Журавлёва «ЗВУК И СМЫСЛ»
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 7:23 PM | Сообщение # 66 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| Дэвид Эйбрам - Плоть языка
Авторский перевод - Виктор Постников
(Выдержки из книги Дэвида Эйбрама " Заклятие чувственного" (Восприятие и язык, выходящие за рамки чисто человеческого опыта) (Vintage Books, 1997)
draft
ПЛОТЬ ЯЗЫКА
Дождь окутывал кабинку… целым миром смысла и тайных слухов. Только подумайте: текла речь, ничего не предлагающая, никого не осуждающая, напитывающая водой деревья и ковер мертвых листьев, заполняя собой овраги и канавы, умывая оголенные холмы… Никто не начинал его, никто не остановит его… Он будет говорить столько, сколько захочет. И пока он будет говорить, я буду слушать.
- Томас Мертон
Интересно, что любая попытка дать определение тому, что представляет собой язык, наталкивается на ограничение, поскольку единственным средством определения языка будет сам язык. Мы не можем описать то, что выходит за пределы возможностей нашего описания. Тогда лучше всего было бы оставить язык без определения и тем самым признать его открытость и загадочность. И все таки, если внимательно отнестись к этой тайне, можно развить у себя определенную чувствительность к языку, понимание его текстуры, характера, и источников его силы.
Читать далее https://stihi.ru/2019/11/08/7316
Виктор Постников "Поэтическая парадигма" https://stihi.ru/2008/04/26/1091
Виктор Иванович Постников (р.1949, Санкт-Петербург), поэт-переводчик, эссеист.
Я не спец в этой области, но интуитивно согласна со всем сказанным в публикации о плоти языка:
• если человеческий язык происходит из взаимной игры между телом и окружающим миром, тогда этот язык «принадлежит» одушевленному ландшафту в той же степени, в которой он «принадлежит» нам.
• чтобы выучить язык сообщества, достаточно начать говорить, войти телом в зык, начать двигаться в нем.
• язык, состоящий из тишины в такой же степени, как и из звуков, не инертная или статическая структура, но развивающееся телесное поле.
• живой язык как огромное живое полотно, непрерывно создается и переделывается, вышивается из тишины теми, кто говорит…
• язык это взаимозависимая, паутинная система отношений в природе («биосферическая паутина»,), куда, как части, входят и наши чувствительные тела. Эта взаимосвязанная реальность провоцирует и поддерживает всю нашу речь, передавая что-то из своей структуры во все языки.
• первичен не человеческий язык, но чувственный, восприимчивый мир-жизнь, чья дикая партисипативная логика восходит и выражает себя в языке.
• язык это жизнь, наша жизнь и жизнь всех сущностей… (Трудно сказать, кто на самом деле говорит: мы или весь остальной одушевленный мир говорит внутри нас. Вполне возможно, что вещи нами владеют, а не мы ими… Что бытие говорит о нас, а не мы о нем.)
• язык беднеет вслед за уменьшением биотического разнообразия технологической цивилизацией, чем меньше птиц из-за разрушения лесов и болот, тем слабее и бесцветнее язык, когда плеск реки будет заглушен плотинами, когда дикие голоса будут забыты и вычеркнуты из памяти, наши собственные языки останутся бесцветными и пустыми формулами, потерявшими свой земной резонанс…
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 7:30 PM | Сообщение # 67 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| Тонкие нити
Алёна Цами
Зимнее утро дохнуло морозом и высветило на оконных стёклах капли, вот-вот готовые слиться в ручейки и устремиться на подоконник. И это новые окна, которые «обещали» быть чистыми при любой погоде! Впрочем, когда падает снег, и нет большого мороза, окна ведут себя прилично, не «плачут». О, если бы не этот холод…
Если б не холод, она досмотрела и разгадала бы свой сон, в котором яркие сгустки света, соединённые между собой лучами, пульсировали в пространстве. Живые светлячки – они существовали в каком-то мощном напряжении, каждый в отдельности и все вместе.
Объединённая пульсация сгустков света являла нечто важное, значимое для каждого из них и пространства в целом, словно это был коллектив единомышленников. Соединяющие лучи светились ярко между близкими сгустками и утончались по мере отдаления их друг от друга, становясь почти невидимыми. Однако связь не прерывалась, и не наблюдалось никакой запутанности, наоборот – порядок и гармония. Иногда светлячки менялись местами – близкие отдалялись друг от друга, дальние сближались, между ними зарождались маленькие искры, которые постепенно росли и обретали свою яркость… Всё это имело некий смысл, согласованность и необходимость. Будто новое сочетание световых преображений являлось результатом творчества самого пространства, созидания его таинственной симфонии, и происходило так тонко, почти не осязаемо по земным меркам, что любые слова для описания кажутся грубыми.
Главное – было то чувство, с каким она наблюдала жизнь этого загадочного пространства – высокая радость, ощущение единства всего и вся. Она и сама уже была частью этого единства, одним из светящихся сгустков, и связана со всеми! С кем-то более тесно, с другими – слабее… Ей хотелось понять свою роль, но понимание это ускользало. Казалось, что «здесь» достаточно просто радоваться, и источник этой радости – в каждом…
Неожиданно всё изменилось, и она оказалась в доме, вернее, в просторной комнате с окнами, распахнутыми настежь. Сгустков света не было видно, хотя комнату в разных направлениях пронизывали тонкие светящиеся нити, уходящие дальше сквозь потолок, окна и стены. За окнами благоухала зелень, слышались голоса птиц и насекомых. Чувствовалось, будто радость своими лучами охраняет этот дом от бед. И вдруг в распахнутые окна с громким жужжанием влетело несколько больших ос. Стало немного не по себе. Осы, размером с птиц, с жёсткими крыльями и растопыренными мохнатыми лапками, носились в пространстве комнаты, превращая гармонию в хаос. Они налетали на предметы, злились, разворачивались – словно искали кого-то. Она стала оглядывать комнату с намерением где-нибудь спрятаться и увидела, как осы, врезаясь в нити-лучи, тут же к ним прилипают и с ещё большим жужжанием начинают быстро вращаться, закутываясь в светлый кокон, и постепенно затихают. Так, одна за другой, на светлых нитях повисли люльки с осами, покачиваемые остатками воздушного вихря…
Да, этот холод, забравшийся в рукава ночной рубашки, активно постигал сущность человеческого тепла… Она поёжилась. Нужно затопить печь и что-то сделать в этом мире…
Огонь, с лёгким треском поглотив еловые щепки, разгорелся весело и ярко, охватив и поленья. Любуясь пламенем, она подумала о светлячках в неведомом пространстве, и вдруг поняла, что они где-то совсем близко. Возможно, проснулись и тоже что-то делают на Земле. А тонкие нити надёжно удерживают их единство. Памятуя о древнем обычае некоторых народов призывать своих близких, глядя на огонь, она улыбнулась пламени и той радостью, что вспыхнула вдруг в её груди, мысленно поприветствовала пробуждающихся земных светлячков – близких и ещё далёких.
*
© Алёна Цами, 2017
Первоисточник https://proza.ru/2017/01/19/999
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 7:57 PM | Сообщение # 68 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| ГИПОТЕЗА ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Основой этой теории послужили взгляды великого немецкого лингвиста Вильгельма Гумбольдта, а ее сторонниками в XX веке были немецкий языковед Лео Вайсгербер и американские этнолингвисты и специалисты по индейским языкам Эдвард Сепир и Бенджамин Уорф.
Согласно этой теории, люди, говорящие на разных языках, видят мир по-разному, следовательно, каждому языку соответствует своя логика мышления.
Гумбольдт утверждал, что язык - это своеобразный «промежуточный мир, находящийся между народом и окружающим его объективным миром». Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг. Поскольку восприятие и деятельность человека целиком зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком. Но мышление не просто зависит от языка вообще, - оно до известной степени обусловлено также каждым отдельным языком. В разных языках знаки - это не различные обозначения одного и того же предмета, а разные видения его. Наиболее яркие примеры связаны со словами, обозначающими цвета, в разных языках: синий и голубой в русском, blue, Blau, bleu - обозначения одним словом в английском, немецком и французском языках. У некоторых африканских племен есть только два слова для названия цветов: одно для «теплых» (красный, оранжевый, желтый) и одно - для «холодных» (голубой, фиолетовый, зеленый).
Таким образом, слово - это знак, но также и особая сущность, находящаяся между внешними явлениями и внутренним миром человека. Изучение иностранных языков - это приобретение новой точки зрения, нового взгляда на мир.
Если попробовать заменить слова языков знаками наподобие математических, то это будет просто сокращенный перевод, охватывающий только незначительную часть всего мыслимого.
Эдвард Сепир заявлял, что миры, в которых живут различные общества, - отдельные миры, а не один мир, использующий разные ярлыки. Язык по-своему членит действительность, и человек находится во власти конкретного языка. Реальный мир строится на языковых нормах данного общества.
Бенджамин Уорф считал, что поведение людей объясняется лингвистическими факторами. Он начинал свою деятельность как инспектор по технике безопасности и поэтому приводил в подтверждение своей теории факты из этой области. Например, рабочие спокойно курили у пустых цистерн для бензина, так как на них было написано Empty gasoline drums (Пустые цистерны для бензина), хотя на дне всегда скапливались остатки горючего и образовывался опасный газ. Люди в своем поведении ориентировались не на опасную ситуацию, а на табличку с успокаивающей надписью. То же касалось прилагательного inflammable (горючий), которое американцами толковалось «негорючий» (in - префикс отрицания, flame - пламя). В настоящее время его заменили более ясным flammable.
В своих экспедициях по изучению индейских языков Уорф обратил внимание на языковые особенности индейцев племени хопи. В частности, если в европейских языках различаются форма и содержание (ведро воды, кусок мяса), то у хопи такого различия нет: в подобных случаях они используют только одно слово, где заключены оба понятия (вода и ведро). Аналогичным образом они не абстрагируют числа от фактов и предметов.
Из подобных наблюдений ученый заключил, что понятия времени и материи не даны из опыта всем людям в одной и той же форме. Они зависят от природы языка. Грамматика и логика не отражают действительности, а видоизменяются от языка к языку. Уорф выразил эту крайнюю мысль в следующем высказывании: законы Ньютона и его взгляд на строение вселенной были бы иными, если бы он пользовался не английским языком, а языком хопи.
Лео Вайсгербер, еще один последователь Гумбольдта, полагал, что сущность языка - в превращении мира «вещей в себе» в содержание сознания человека. Язык - ключ к миру. Это сетка, наброшенная на внешний мир, и человек познает лишь то, что создает язык.
Слово выражает понятие о предмете, а не обозначает конкретные предметы. Например, Unkraut (сорняк), Obst (фрукты), Gemuse (овощи) - не ботанические понятия (как крапива, яблоки и морковь), а чистая идея, порождение человеческого мозга. Если нет специального обозначения, то нет и соответствующего содержания в языке. Своеобразны обозначения предметов и явлений в различных языках:
Русскому слову «нога» во многих языках Европы соответствует по два слова для разных частей ноги (leg - foot, Bein - Fuss, pied - jambe).
Считается, что у эскимосов имеется до 100 названий снега, а у арабов до 500 названий для лошадей и для верблюда. В настоящее время многие лингвисты считают, что это большое преувеличение.
Во многих случаях такое разнообразие связано с тем, в основу наименования объекта может быть положен любой из признаков объекта в зависимости от значимости его в обществе.
Сторонники гипотезы лингвистической относительности абсолютизируют языковое своеобразие разных народов и проистекающее из этого своеобразие национального мышления (например, стереотипные представления о русских, о немцах, французах, англичанах, китайцах и т.д. в некоторой степени верны), а приверженцы тождества логических и языковых категорий абсолютизируют единство логики мышления, лежащей в основе национальных грамматик. Истина, очевидно, посередине.
Язык как промежуточный мир можно уподобить очкам с цветными линзами. Если у одного человека линзы розовые, он видит все в розовом цвете, голубые - в голубом, но очертания предметов для всех будут одинаковые.
Источник информации http://www.libma.ru/jazykoz....p69.php
© Лариса Валентиновна Калашникова
5 ГИПОТЕЗА ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ
Курс лекций о языкознании
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Вторник, 2021-03-02, 11:19 PM | Сообщение # 69 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| Множество форм я сменил, пока не обрел свободу
Автор: Школа Поэзии -2
В цикле «Лекции о поэзии» публикуется работа к.ф.н., выпускницы Литературного института им. А.М.Горького Елены Фельдман.
Елена не только перевела с английского все стихотворения о цветочных феях Сесиль Мэри Баркер (http://www.stihi.ru/avtor/barker), но и сама пишет прекрасные стихи (http://www.stihi.ru/avtor/night2).
В предлагаемой вашему вниманию работе речь идет о влиянии на мировую, и в том числе русскую, поэзию творчества валлийского барда VI века Талиесина (ок. 534 — ок. 599).
МЕТАМОРФОЗЫ ТАЛИЕСИНА
Прежде, чем перейти к основной теме данной лекции, необходимо сделать небольшой экскурс в историю Ирландии.
По легенде, первым на ирландскую землю в 1268 г. до н.э. ступил поэт по имени Амергин. В честь этого события он сложил стихотворение впоследствии получившее название «Песня Амергина». Оно примечательно прежде всего тем, что почти целиком состоит из сравнений, относящихся к самому лирическому герою:
Я – ветер на море
Я – морская волна
Я – звук моря
Я – семирогий олень
Я – ястреб на вершине утеса
Я – солнечный луч
Я – самый прекрасный среди цветов
Я – доблестный свирепый вепрь
Я – лосось в пруду
Я – озеро на равнине
Я – холм поэзии
Я – копье в битве
Я – бог, воспламеняющий умы
Впоследствии подобные последовательные ряды стали весьма популярны в ирландской поэзии. Помимо эстетического, они имели сакральное значение. Уподобляя себя различным предметам, животным или явлениям природы, поэт-друид как посредник между небом и людьми утверждал целостность своей личности и ее органичность в окружающем мире, как бы «включал» себя в непрерывный круговорот природных и божественных сил.
Поэтическую традицию Амергина продолжил Талиесин – древнейший из поэтов, писавших на валлийском языке, чьи произведения дошли до наших дней. Предположительно он жил в середине VI в. н.э. Из всего его поэтического наследия наибольшую известность получила поэма «Битва деревьев», вступление к которой было явно написано под влиянием «Песни Амергина».
Множество форм я сменил, пока не обрел свободу
Я был острием меча – поистине это было;
Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;
Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;
Я фонарем светил, разгоняя ночную темень;
Я простирался мостом над течением рек могучих;
Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море;
Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья;
Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим;
Девять лет был струною арфы, год был морскою пеной;
Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим.
С детства я создавал созвучия песен дивных.
После Талиесина ярких примеров использования этого приема в средневековой поэзии нами обнаружено не было. Мы встречаем его снова уже в виде реминисценции, в поэме У. Б. Йейтса «Фергус и друид» (сборник «Роза», 1893 г.):
Я был волною в море, бликом света
На лезвии меча, сосною горной,
Рабом, вертящим мельницу ручную,
Владыкою на троне золотом.
Йейтс использует неявную, но достаточно узнаваемую цитату. Для ирландского читателя не составляет труда увидеть отсылку к средневековому источнику.
Интереснее случаи, когда метаморфозы Талиесина – или очень схожий с ними прием – используется авторами ненамеренно. Так, у Г. Р. Державина читаем (1784):
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих;
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я Бог!
Хотя, по настроению и содержанию данный отрывок все-таки ближе к «Песне Амергина».
Традицию продолжил в своем творчестве К. Д. Бальмонт (1903):
Я – изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты – предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.
Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей.
(…)
Я – изысканный стих.
Образная система Бальмонта сближает его с Талиесином (Для сравнения: «Был водою ручья» – «Я – прозрачный ручей», «С детства я создавал созвучия песен дивных» – «Я в впервые открыл в этой речи (…) нежные звоны»). Впрочем, как и в случае с Державиным, акцент делается на многообразии личности героя, а не его прошлых воплощениях.
В стихотворении «Два демона» (1911) другого поэта Серебряного века - М. А. Волошина, читаем:
Я дух механики. Я вещества
Во тьме блюду слепые равновесья,
Я полюс сфер — небес и поднебесья,
Я гений числ. Я счётчик. Я глава.
Мне важны формулы, а не слова.
Я всюду и нигде. Но кликни — здесь я!
В сердцах машин клокочет злоба бесья.
Я князь земли! Мне знаки и права!
Я слуг свобод. Создатель педагогик.
Я — инженер, теолог, физик, логик.
Я призрак истин сплавил в стройный бред.
Я в соке конопли. Я в зёрнах мака.
Я тот, кто кинул шарики планет
В огромную рулетку Зодиака!
Здесь мы видим длинную цепочку воплощений лирического героя: он одновременно и ученый, специалист во множестве областей (инженер, теолог, физик, логик, педагог), и метафизическая сущность (дух механики, полюс сфер, счетчик, князь земли, слуг свобод), и проявление самых разных форм жизни («Я в соке конопли. Я в зёрнах мака»). Последняя цитата – по всей видимости, ненамеренная реминисценция из Талиесина, который, по ирландской легенде, несколько десятков раз сменив облик, в конце концов превращается в пшеничное зерно.
На том же приеме построено и стихотворение Марины Цветаевой «Я – страница твоему перу» (1918):
Я – страница твоему перу.
Все приму. Я белая страница.
Я – хранитель твоему добру:
Возращу и возвращу сторицей.
Я – деревня, черная земля.
Ты мне – луч и дождевая влага.
Ты – Господь и Господин, а я -
Чернозем – и белая бумага!
Этот текст интересен для нас в первую очередь тем, что автор описывает два параллельных ряда метаморфоз. Первый относится к лирической героине («Я – страница твоему перу», «Я – хранитель твоему добру», «Я – деревня, черная земля», «Я – чернозем – и белая бумага»), а второй – к адресату стихотворения («Ты мне – луч и дождевая влага. // Ты – Господь и Господин»). Их метаморфозы взаимодополняемы, они не существуют друг без друга. Если герой уподобляется перу, героиня уподобляется бумаге; если герой воспринимается как «луч и дождевая влага», героиня становится «черной землей».
Говоря о современной поэзии, нельзя не упомянуть Бориса Гребенщикова. К примеру, песня «Кад Годдо» (1985) начинается словами:
Я был сияющим ветром,
Я был полетом стрелы,
Я шел по следу оленя
Среди высоких деревьев,
Помня, что кроме семи
Никто не вышел из дома
Той, что приносит дождь.
Здесь мы видим намеренную межтекстовую связь с валлийским бардом. Во-первых, «Кад Годдо» – оригинальное название «Битвы деревьев». Во-вторых, текст Гребенщикова насыщен мифологическими аллюзиями. В частности, упоминается «Та, что приносит дождь» – богиня Керидвен, породившая Талиесина*.
* Керидвен, в валлийской мифологии богиня плодородия и мать Афагдду, самого уродливого мужчины на свете. Чтобы как-то компенсировать этот изъян, Керидвен один год и один день варила в котле напиток знания, который должен был сделать Афагдду мудрым и уважаемым человеком. Присматривал за котлом ее юный слуга и ученик, Гвион Бах. Капля зелья попала ему на палец, и он, не задумываясь, слизнул ее. Скрываясь от ярости Керидвен, Бах превратился в зернышко, но оборотившаяся курицей богиня склевала его. Смягчившись потом, она возродила своего слугу в облике Талиесина, величайшего из валлийских бардов.
© Школа Поэзии -2, 2012
Первоисточник: https://www.stihi.ru/2012/11/23/4382
|
| |
| |
| Танец | Дата: Воскресенье, 2021-03-07, 6:53 PM | Сообщение # 70 |
Администратор
Группа: Администраторы
Сообщений: 6927
Статус: Offline
| Цитата Сказочница (  ) ...Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом;
Я был книгой и буквой заглавною в этой книге;
Я фонарем светил, разгоняя ночную темень;
Я простирался мостом над течением рек могучих;
Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море;
Волшебство превращений духовных и творческих дарят автору космический полет, путешествия души в вечности...
Книгоиздательство
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Четверг, 2021-03-18, 10:25 AM | Сообщение # 71 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
|  
Художник Алексей Акиндинов
В своем поэтическом трактате «Ключи Марии» Есенин раскрыл тайну создания своего стиха и сущности творчества. Есенин пишет: «Люди должны научиться читать забытые ими знаки… Они должны постичь, что предки их не простыми завитками дали нам фиту и ижицу, они дали их нам, как знаки открывающейся книги, в книге нашей души».
Положения поэтического произведения Сергея Есенина воплощены в живописи его земляка, рязанца Алексея Акиндинова и пронизывают своими образами его картины.
Алексей Акиндинов и Сергей Есенин родились на Рязанской земле, но не только общие корни объединяют их. Обоих связывает тяготение к орнаменту; в своем трактате «Ключи Марии», созданным Есениным в 1918 году он очень большую роль отводит орнаменту. Как пишет поэт: «Орнамент — это музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте»...
Концепция орнаментализма художника Алексея Акиндинова совпадает с теорией поэта: «Весь наш мир - это мир электромагнитных волн. Волна не что иное как узор. Узоры и орнаменты я переношу красками на холст» — говорит художник...
«Кючи Марии» не что иное как «Ключи души», орнаменты, узоры, знаки, символы являются ключами, помогающими понять, приоткрыть тайну души человеческой...
Сергей Есенин
Ключи Марии
Посвящаю с любовью
Анатолию Мариенгофу
1
Орнамент — это музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте. Но никто так прекрасно не слился с ним, вкладывая в него всю жизнь, все сердце и весь разум, как наша древняя Русь, где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только в пути, что здесь мы только «избяной обоз», что где-то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поет нам райская сирена и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег.
Прежде чем подойти к открывшимся нам тайнам орнамента в слове, мы коснемся его линий под углами разбросанной жизни обихода. За орнамент брались давно. Значение и пути его объясняли в трудах своих Стасов и Буслаев, много других, но никто к нему не подошел так, как надо, никто не постиг того, что —
на кровле конек
Есть знак молчаливый, что путь наш далек.(Н. Клюев)
Все ученые, как гробокопатели, старались отыскать прежде всего влияние на нем, старались доказать, что в узорах его больше колдуют ассирийские заклинатели, чем Персия и Византия.
Конечно, никто не будет отрицать того, что наши древние рукописи XIII и XIV в. носят на себе явные признаки сербско-болгарского отражения. Византийские и болгарские проповедники христианских идей наложили на них довольно выпуклый отпечаток. Никто не скажет, что новгородская и ярославская иконопись нашли себя в своих композициях самостоятельно. Все величайшие наши мастера зависели всецело от крещеного Востока.
Но крещеный Восток абсолютно не бросил в нас, в данном случае, никакого зерна; он не оплодотворил нас, а только открыл лишь те двери, которые были заперты на замок тайного слова.
Самою первою и главною отраслью нашего искусства с тех пор, как мы начинаем себя помнить, был и есть орнамент. Но, просматривая и строго вглядываясь во все исследования специалистов из этой области, мы не встречаем почти ни единого указания на то, что он существовал раньше, гораздо раньше приплытия к нашему берегу миссионеров из Греции.
Все, что рассматривается извне, никогда не рождается в яслях с лучами звезд в глазах и мистическим ореолом над головой. Звезды и круг — знаки той грамоты, которая ведет читающего ее в сад новой жизни и нового просветленного чувствования. Наши исследователи не заглянули в сердце нашего народного творчества. Они не поняли поющего старца:
«Как же мне, старцу
Старому, не плакать.
Как же мне, старому, не рыдать:
Потерял я книгу золотую
Во темном бору,
Уронил я ключ от церкви
В сине море».
Отвечает старцу господь бог:
«Ты не плачь, старец, не вздыхай,
Книгу новую я вытку звездами,
Золотой ключ волной выплесну».
Из чувства национальной гордости Равинский подчеркивал нечто в нашем орнаменте, но это нечто было лишь бледными словами о том, что у наших переписчиков выписка и вырисовка образов стояли на первом месте, между тем как в других странах это стояло на втором плане.
Все говорили только о письменных миниатюрах, а ключ истинного, настоящего архитектурного орнамента так и остался не выплеснутым, и церковь его стоит запечатана до сего времени.
Но весь абрис хозяйственно-бытовой жизни свидетельствует нам о том, что он был, остался и живет тем самым прекрасным полотенцем, изображающим через шелк и канву то символическое древо, которое означает «семью», совсем не важно, что в Иудее это древо носило имя Маврикийского дуба и потому вместе с христианством перешло, как название, бесплатным приложением к нам. Скандинавская Иггдразиль — поклонение ясеню, то древо, под которым сидел Гуатама, и этот Маврикийский дуб были символами «семьи» как в узком, так и широком смысле у всех народов; это древо родилось в эпоху пастушеского быта. В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы других направлений. Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песня и тонкая, как кружево, философия жизни на земле есть плод прозрачных пастушеских дум. Само слово пас-тух (пас — дух, ибо в русском языке часто д переходит в т, так же как е в о, есень — осень, и а в я, аблонь — яблонь) говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним. «Я не царь и не царский сын, — я пастух, а говорить меня научили звезды», — пишет пророк Амос. Вот эти-то звезды — золотая книга странника — и вырастили наше вселенское символическое древо. Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством поняли его, развязав себя через пуп, как Гуатама. Они увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол туловища с ногами, обозначающими коренья, что мы есть чада древа, семья того вселенского дуба, под которым Авраам встречает святую троицу. На происхождение человека от древа указывает и наша былина «О хоробром Егории»:
У них волосы — трава,
Телеса — кора древесная.
Мысль об этом происхождении от древа породила вместе с музыкой и мифический эпос.
Происхождение музыки от древа в наших мистериях есть самый прекраснейший ключ в наших руках от дверей закрытого храма мудрости. Без всякого Иовулла и Вейнеймейнена наш народ через простой лик безымянного пастуха открыл две скрытых силы воздуха вместе. Этот пастух только и сделал, что срезал на могиле тростинку, и уж не он, а она сама поведала миру через него свою волшебную тайну: «Играй, играй, пастушок. Вылей звуками мою злую грусть. Не простую дудочку ты в руках держишь. Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестры. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко». Здесь в одном образе тростинки слито три прозрения.
Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является скрытая вера в переселение души. Ничто не дается без жертвы. Ни одной тайны не узнаешь без послания в смерть. Конечно, никакие сестры не убивали своей сестры; это убил ее в своем сердце наш творчески жестокий народ, чтоб легче слить себя с тайной звуков и слова и овладеть ею как образом.
Все от древа — вот религия мысли нашего народа, но празднество этой каны и было и будет понятно весьма немногим. Исследователи древнерусской письменности и строительного орнамента забыли главным образом то, что народ наш живет больше устами, чем рукою и глазом, устами он сопровождает почти весь фигуральный мир в его явлениях, и если берется выражать себя через средства, то образ этого средства всегда конкретен. То, что музыка и эпос родились у нас вместе через знак древа, — заставляет нас думать об этом не как о случайном факте мифического утверждения, а как о строгом вымеренном представлении наших далеких предков. Свидетельство этому наш не поясненный и не разгаданный никем бытовой орнамент.
Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. «Я еду к тебе, в твои лона и пастбища», — говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с солнцем, он вечный вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его на ставню, здесь скрыт глубокий смысл его отношения и восприятия солнца. Он говорит всем проходящим мимо избы его через этот символ, что «здесь живет человек, исполняющий долг жизни по солнцу. Как солнце рано встает и лучами-щупальцами влагает в поры земли тепло, так и я, пахарь, встаю вместе с ним опускать в эти отепленные поры зерна труда моего. В этом благословение моей жизни, от этих зерен сыт я и этот на ставне петух, который стоит стражем у окна моего и каждое утро, плеском крыл и пением встречая выкатившееся из-за горы лицо солнца, будит своего хозяина». Голубь на князьке крыльца есть знак осенения кротостью. Это слово пахаря входящему. «Кротость веет над домом моим, кто б ты ни был, войди, я рад тебе». Вырезав этого голубя над крыльцом, пахарь значением его предупредил и сердце входящего. Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень храма-избы, совершающего литургию миру и человеку, и как бы хочет сказать: «Преисполнясь мною, ты постигнешь тайну дома сего», — и действительно, только преисполнясь, можно постичь мудрость этих избяных заповедей, скрытых в искусах орнамента. Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей и их приспешников. Он бы выгнал их, как торгующих из храма, как хулителей на святого духа...
Нет, не в одних только письменных свитках мы скрываем культуру наших прозрений, через орнаментику букв и пояснительные миниатюры. Мы заставили жить и молиться вокруг себя почти все предметы. Вглядитесь в цветочное узорочье наших крестьянских простынь и наволочек. Здесь с какой-то торжественностью музыки переплетаются кресты, цветы и ветви. Древо на полотенце — значение нам уже известное, оно ни на чем не вышивается, кроме полотенца, и опять-таки мы должны указать, что в этом скрыт весьма и весьма глубокий смысл.
Древо — жизнь. Каждое утро, встав от сна, мы омываем лицо свое водою. Вода есть символ очищения и крещение во имя нового дня. Вытирая лицо свое о холст с изображением древа, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя семенем надмирного древа и, прибегая под покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя шишки слов и дум и струить от ветвей-рук тень-добродетель. Цветы на постельном белье относятся к кругу восприятия красоты. Означают они царство сада или отдых отдавшего день труду на плодах своих. Они являются как бы апофеозом как трудового дня, так и вообще жизненного смысла крестьянина.
Таким образом разобрав весь, казалось бы, внешне непривлекательный обиход, мы наталкиваемся на весьма сложную и весьма глубокую орнаментичную эпопею с чудесным переплетением духа и знаков. И «отселе», выражаясь пушкинским языком, нам видно «потоков рожденье».
Сообщение отредактировал Сказочница - Четверг, 2021-03-18, 11:15 AM |
| |
| |
| Сказочница | Дата: Четверг, 2021-03-18, 10:26 AM | Сообщение # 72 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 2
За культурой обиходного орнамента на неприхоженных снегах русского поля начинают показываться следы искусства словесного. Уже в X и XI в. мы встречаем целый ряд мифических и апокрифических произведений, где лепка слов и образов поражает нас не только смелостью своих выискиваемых положений, но и тонким изяществом своего построения. Конечно, и это не обошлось без вмешательства некоторой цивилизации западных славян, разъезжавших тогда на осле христианства, но ярчащая сверкающая переливами всех цветов русская жизнь смыла его при первом же погружении в купель словесного творчества.
Первое, что внесли нам западные славяне, это есть письменность. Они передали нам знаки для выражения звука. Но заслуга их в этом небольшая. Через некоторое время мы нашли бы их сами, ибо у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это — знаки выражения духа, те самые знаки, из которых простолюдин составил свою избяную литургию.
Изба простолюдина — это символ понятий и отношений к миру, выработанных еще до него его отцами и предками, которые неосязаемый и далекий мир подчинили себе уподоблениями вещам их кротких очагов. Вот потому-то в наших песнях и сказках мир слова так похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где всякое движение живет, преображаясь.
Красный угол, например, в избе есть уподобление заре, потолок — небесному своду, а матица — Млечному Пути. Философический план помогает нам через такой порядок разобрать машину речи почти до мельчайших винтиков.
В нашем языке есть много слов, которые как «семь коров тощих пожрали семь коров тучных», они запирают в себе целый ряд других слов, выражая собой иногда весьма длинное и сложное определение мысли. Например, слово умение (умеет) запрягло в себе ум, имеет и несколько слов, опущенных в воздух, выражающих свое отношение к понятию в очаге этого слова. Этим особенно блещут в нашей грамматике глагольные положения, которым посвящено целое правило спряжения, вытекшее из понятия «запрягать», то есть надевать сбрую слов какой-нибудь мысли на одно слово, которое может служить так же, как лошадь в упряжи, духу, отправляющемуся в путешествие по стране представления. На этом же пожирании тощими словами тучных и на понятии «запрягать» построена почти и вся наша образность, слагая два противоположных явления через сходственность в движении, она родила метафору:
Луна — заяц,
Звезды — заячьи следы.
Происхождение этого главным образом зависит от того, что наших предков сильно беспокоила тайна мироздания. Они перепробовали почти все двери, ведущие к ней, и оставили нам много прекраснейших ключей и отмычек, которые мы бережно храним в музеях нашей словесной памяти. Разбираясь в узорах нашей мифологической эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше, ни меньше, как чаша космических обособленностей. В «Голубиной книге» так и сказано:У нас помыслы от облак божиих...
Дух от ветра...
Глаза от солнца...
Кровь от черного моря...
Кости от камней...
Тело от сырой земли...
Живя, двигаясь и волнуясь, человек древней эпохи не мог не задать себе вопроса, откуда он, что есть солнце и вообще что есть обстающая его жизнь? Ища ответа во всем, он как бы искал своего внутреннего примирения с собой и миром. И, разматывая клубок движений на земле, находя имя всякому предмету и положению, научившись защищать себя от всякого наступательного явления, он решился теми же средствами примирить себя с непокорностью стихий и безответностью пространства. Примирение это состояло в том, что кругом он сделал, так сказать, доступную своему пониманию расстановку. Солнце, например, уподобилось колесу, тельцу и множеству других положений, облака взрычали, как волки, и т. д. При такой расстановке он ясно и отчетливо определял всякое положение в движении наверху. В наших северных губерниях про ненастье до сих пор говорят:
Волцы задрали солнечко.
Сие заставление воздушного мира земною предметностью существовало еще несколько тысяч лет до нас и в Египте. Эдда построила мир из отдельных частей тела убитого Имира. Индия в Ведах через браман утверждает то же самое, что и Даниил Заточник: «Тело составляется жилами, яко древо корением. По ним же тече секерою сок и кровь, иже память воды». Как младшее племя в развитии духовных ценностей, мы можем показаться неопытному глазу талантливыми отобразителями этих пройденных до нас дорог. Но это будет просто слепотой неопытного глаза.
Прежде всего, всякая мифология, будь то мифология египтян, вавилонян, иудеев и индийцев, носит в чреве своем образование известного представления. Представление о воздушном мире не может обойтись без средств земной обстановки, земля одинакова кругом, то, что видит перс, то видит и чукот, поэтому грамота одинакова, и читать ее и писать по ней, избегая тожественности, невозможно почти совсем.
Самостоятельность линий может быть лишь только в устремлении духа, и чем каждое племя резче отделялось друг от друга бытовым положением, тем резче вырисовывались их особенности. Это ясно подчеркнул наш бытовой орнамент и романский стиль железных орлов, крылья которых победно были распростерты на запад и подчеркивали устремление немцев к мечте о победе над всей бегущей перед ними Европой. Устремление не одинаково, в зависимости от этого, конечно, не одинаковы и средства. Вавилонянам через то, что на пастбищах туч Оаннес пас быка-солнце... нужна была башня. Русскому же уму через то, что Перун и Даждь-бог пели стрелами Стрибога о вселенском дубе, нужен был всего лишь с запрокинутой головой в небо конек на кровле. Но то, что средства земли принадлежат всем, так же ясно, как всем равно греет солнце, дует ветер и ворожит луна.
Вязь поэтических украшений подвластна всем. Если Гермес Трисмигист говорил: «Что вверху, то внизу, что внизу, то вверху. Звезды на небе и звезды на земле»; если Гомер мог сказать о слове, что оно, «как птица, вылетает из-за городьбы зубов», то и наш Боян не мог не дать образа перстам и струнам, уподобляя первых десяти соколам, а вторых стае лебедей, не мог он и себя не опрокинуть так же, как Трисмигист, в небо, где мысль, как древо, а сам он, «Бояне вещий, Велесов внуче», соловьем скачет по ветвям этого древа мысли, ибо то и другое рождается в одних яслях явления музыки и творческой картины по законам самой природы.
Древние певцы, трубадуры, менестрели, сказители и бояны в звуках своих часто старались передавать по тем же законам заставочной образности пение птиц, и недаром народ наш заморского музыканта назвал в песнях своих Соловьем Будимировичем. Вглядитесь в слова Гомера, ведь он до ясности подчеркивает в себе приобретенное мастерство от пернатых царевичей звуков. Если слово — птица, значит, звук его есть клекот и пение этой птицы, если зубы — городьба, то жилы, уж наверное, есть уподобление ветвям опущенного подсознательно древа, на которых эта птица вьет себе гнездо. Здесь все оправдано, здесь нет ни единой лишней черты, о которую воспринимающая такое построение мысль спотыкалась бы, как об осеннюю кочку. Здесь мы видим, что образ рождается через слагаемость. Слагаемость рождает нам лицо звука, лицо движения пространства и лицо движения земного. Через строго высчитанную сумму образов, «соловьем скакаше по древу мысленну», наш Боян рассказывает, так же как и Гомер, целую эпопею о своем отношении к творческому слову. Мы видим, что у него внутри есть целая наука как в отношении к себе, так и в отношении к миру. Сам он может взлететь соколом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем, но мир для него есть вечное, неколеблемое древо, на ветвях которого растут плоды дум и образов.
Обоготворение сил природы, выписанное лицо ветра, именем Стрибога или Борея в наших мифологиях земного шара есть не что иное, как творческая ориентация наших предков в царстве космических тайн. Это тот же образ, который родит алфавит непрочитанной грамоты. Мысль ставит чему-нибудь непонятному ей рыбачью сеть, уловляет его и облекает в краску имени. Начальная буква в алфавите А есть не что иное, как образ человека, ощупывающего на коленях землю. Опершись на руки и устремив на землю глаза, он как бы читает знаки существа ее.
Буква Б представляет из себя ощупывание этим человеком воздуха. Движение его уже идет от А обратно. (Ибо воздух и земля по отношению друг к другу опрокинутость.) Знак сидения на коленях означает то, что между землей и небом он почувствовал мир пространства. Поднятые руки рисуют как бы небесный свод, а согнутые колени, на которые он присел, землю.
Прочитав сущность земли и почувствовав над нею прикрытое синим сводом пространство, человек протянул руки и к своей сущности. Пуп есть узел человеческого существа, и поэтому, определяя себя или ощупывая, человек как-то невольно опустил свои руки на эту завязь, и получилась буква В.Дальнейшее следование букв идет с светом мысли от осознания в мире сущности. Почувствовав себя, человек подымается с колен и, выпрямившись, протягивает руки снова в воздух. Здесь его движения через символы знаков, тех знаков, которыми он ищет своего примирения с воздухом и землею, рождают весь дальнейший порядок алфавита, который так мудро оканчивается фигурою буквы Я. Эта буква рисует человека, опустившего руки на пуп (знак самопознания), шагающим по земле, линии, идущие от средины туловища буквы, есть не что иное, как занесенная для шага правая нога и подпирающая корпус левая.Через этот мудро занесенный шаг, шаг, который окончивает обретение знаков нашей грамоты, мы видим, что человек еще окончательно себя не нашел. Он мудро благословил себя, со скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед.
Если таким образом мы могли бы разобрать всю творческо-мыслительную значность, то мы увидели бы почти все сплошь составные части в строительстве избы нашего мышления. Мы увидели бы, как лежит бревно на бревне образа, увидели бы, как сочетаются звуки, постигли бы тайну гласных и согласных, в спайке которых скрыта печаль земли по браке с небом. Нам открылась бы тайна, самая многозначная и тончайшая тайна той хижины, в которой крестьянин так нежно и любовно вычерчивает примитивными линиями явления пространства. Мы полюбили бы мир этой хижины со всеми петухами на ставнях, коньками на крышах и голубками на князьках крыльца не простой любовью глаза и чувственным восприятием красивого, а полюбили бы и познали бы самою правдивою тропинкой мудрости, на которой каждый шаг словесного образа делается так же, как узловая завязь самой природы.
Искусство нашего времени не знает этой завязи, ибо то, что она жила в Данте, Гебеле, Шекспире и других художниках слова, для представителей его от сегодняшнего дня прошло мертвой тенью. Звериные крикуны, абсолютно безграмотная критика и третичный период идиотического состояния городской массы подменили эту завязь безмозглым лязгом железа Америки и рисовой пудрой на выпитых щеках столичных проституток. Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем этой тайны была полуразбитая отхожим промыслом и заводами деревня. Мы не будем скрывать, что этот мир крестьянской жизни, который мы посещаем разумом сердца через образы, наши глаза застали, увы, вместе с расцветом на одре смерти. Он умирал, как выплеснутая волной на берег земли рыба. В судорожном биении он ловил своими жабрами хоть струйку родного ему воздуха, но вместо воздуха в эти жабры впивался песок и, словно гвозди, разрывал ему кровеносные сосуды.
Мы стояли у смертного изголовья этой мистической песни человека, которая единственно, единственно от жажды впивала в себя всякую воду из нечистых луж сектантства, вроде охтинских богородиц или белых голубей. Этот вихрь, который сейчас бреет бороду старому миру, миру эксплуатации массовых сил, явился нам как ангел спасения к умирающему, он протянул ему как прокаженному руку и сказал: «Возьми одр твой и ходи».
Мы верим, что чудесное исцеление родит теперь в деревне еще более просветленное чувствование новой жизни. Мы верим, что пахарь пробьет теперь окно не только глазком к богу, а целым огромным, как шар земной, глазом. Звездная книга для творческих записей теперь открыта снова. Ключ, оброненный старцем в море, от церкви духа выплеснут золотыми волнами, народ не забудет тех, кто взбурлил волны, он сумеет отблагодарить их своими песнями, и мы, видевшие жизнь его творчества, умирание и воскресение, услышим снова тот ответный перезвон узловой завязи природы с сущностью человека в ряду таких же строк и, может быть, еще сильнее и красивее, как:
Завила кудри,
Завила русы
Родна сестрица,
На светел месяц
Она глядючи,
Со воды узор
Сонимаючи.
Будущее искусство расцветет в своих возможностях достижений как некий вселенский вертоград, где люди блаженно и мудро будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где «избы новые, кипарисовым тесом крытые», где дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой. Но дорога к этому свету искусства, помимо смываемых препятствий в мире внешней жизни, имеет еще целые рощи колючих кустов шиповника и крушины в восприятии мысли и образа. Люди должны научиться читать забытые ими знаки. Должны почувствовать, что очаг их есть та самая колесница, которая увозит пророка Илью в облака. Они должны постичь, что предки их не простыми завитками дали нам фиту и ижицу, они дали их нам, как знаки открывающейся книги, в книге нашей души. Человек по последнему знаку отправился искать себя. Он захотел найти свое место в пространстве и обозначил это пространство фигурою буквы Ө. За этим знаком пространства, за горою его северного полюса, идет рисунок буквы Y, которая есть не что иное, как человек, шагающий по небесному своду. Он идет навстречу идущему от фигуры буквы Я (закон движения — круг).
Волнообразная линия в букве Ө означает место, где оба идущих должны встретиться. Человек, идущий по небесному своду, попадет головой в голову человеку, идущему по земле. Это есть знак того, что опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба. Пространство будет побеждено, и в свой творческий рисунок мира люди, как в инженерный план, вдунут осязаемые грани строительства. Воздушные рифы глазам воздушных корабельщиков будут видимы так же, как рифы водные. Всюду будут расставлены вехи для безопасного плавания, и человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, а со всем миром в его необъятности.
Но для этого перед нами лежит огромнейшая внутренняя работа. Мы должны ясней изучить свою сущность, проверить себя не по годам тела, а по возрасту души, ибо убеленный сединами старец иногда по этому возрасту души равняется всего лишь пятнадцатилетнему отроку, которого за его стихи Феб приказал выпороть. У нас многие заслуживают ровно такого же отношения к себе, но и многие пребывают просто в слепоте нерождения. Их глазам нужно сделать какой-то надрез, чтобы они видели, что небо не оправа для алмазных звезд, а необъятное, неисчерпаемое море, в котором эти звезды живут, как многочисленные стаи рыб, а месяц для них все равно что закинутая рыбаком верша.
Для этого прежде всего мы должны до точности проследить пути нашего настоящего творчества и творчества заблудившегося, должны разбить образы на законы определений, подчеркнуть родоспособность их и поставить в хоровой чин, так же как поставлены по блеску луна, солнце и земля.
Сообщение отредактировал Сказочница - Четверг, 2021-03-18, 10:46 AM |
| |
| |
| Сказочница | Дата: Четверг, 2021-03-18, 10:26 AM | Сообщение # 73 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 3
Существо творчества в образах разделяется так же, как существо человека, на три вида — душа, плоть и разум.
Образ от плоти можно назвать заставочным, образ от духа корабельным и третий образ от разума ангелическим.
Образ заставочный есть, так же как и метафора, уподобление одного предмета другому или крещение воздуха именами близких нам предметов.
Солнце — колесо, телец, заяц, белка.
Тучи — ели, доски, корабли, стадо овец.
Звезды — гвозди, зерна, караси, ласточки.
Ветер — олень, Сивка Бурка, метельщик.
Дождик — стрелы, посев, бисер, нитки.
Радуга — лук, ворота, верея, дуга и т. д.
Корабельный образ есть уловление в каком-либо предмете, явлении или существе струения, где заставочный образ плывет, как ладья по воде. Давид, например, говорит, что человек словами течет, как дождь, язык во рту для него есть ключ от души, которая равняется храму вселенной. Мысли для него струны, из звуков которых он слагает песню господу. Соломон, глядя в лицо своей красивой Суламифи, прекрасно восклицает, что зубы ее «как стадо остриженных коз, бегущих с гор Галаада».
Наш Боян поет нам, что «на Немизе снопы стелют головами, молотят цепы харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брези не бологомь бяхуть посеяни, — посеяни костьми русьскых сынов».
Ангелический образ есть сотворение или пробитие из данной заставки и корабельного образа какого-нибудь окна, где струение являет из лика один или несколько новых ликов, где зубы Суламифь без всяких как, стирая всякое сходство с зубами, становятся настоящими живыми, сбежавшими с гор Галаада козами. На этом образе построены почти все мифы от дней египетского быка в небе вплоть до нашей языческой религии, где ветры, стрибожьи внуци, «веют с моря стрелами», он пронзает устремление почти всех народов в их лучших произведениях, как «Илиада», Эдда, Калевала, «Слово о полку Игореве», Веды, Библия и др. В чисто индивидуалистическом творчестве Эдгар По построил на нем свое «Эльдорадо», Лонгфелло «Песнь о Гайавате», Гебель свой «Ночной разговор», Уланд свой «Пир в небесной стороне», Шекспир нутро «Гамлета», ведьм и Бирнамский лес в «Макбете». Воздухом его дышит наш русский «Стих о Голубиной книге», «Златая цепь», «Слово о Данииле Заточнике» и множество других произведений, которые выпукло светят на протяжении долгого ряда веков.
Наше современное поколение не имеет представления об этих образах. В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупение. То, что было выжато и изъедено вплоть до корок рядом предыдущих столетий, теперь собирается по кусочкам, как открытие. Художники наши уже несколько десятков лет подряд живут совершенно без всякой внутренней грамотности. Они стали какими-то ювелирами, рисовальщиками и миниатюристами словесной мертвенности. Для Клюева, например, все сплошь стало идиллией гладко причесанных английских гравюр, где виноград стилизуется под курчавый порядок воинственных всадников; то, что было раньше для него сверлением облегающей его коры, теперь стало вставкой в эту кору. Сердце его не разгадало тайны наполняющих его образов, и, вместо голоса из-под камня Оптиной пустыни, он повеял на нас безжизненным кружевным ветром деревенского Обри Бердслея, где ночи-вставки он отливает в перстень яснее дней, а мозоль, простой мужичий мозоль вставляет в пятку, как алтарную ладанку. Конечно, никто не будет спорить о достоинствах этой мозаики. Уайльд в лаптях для нас столь же приятен, как и Уайльд с цветком в петлице и лакированных башмаках. В данном случае мы хотим лишь указать на то, что художник пошел не по тому лугу. Он погнался за яркостью красок и «изрони женьчужну душу из храбра тела, чрез злато ожерелие», ибо луг художника только тот, где растут цветы целителя Пантелимона.
Создать мир воздуха из предметов земных вещей или рассыпать его на вещи — тайна для нас не новая. Она характеризует разум, сделавший это лишь как ларец, где лежат приборы для более тонкой вышивки; это есть сочинительство загадок с ответом в средине самой же загадки. Но в древней Руси и по сию пору в народе эта область творчества гораздо экспрессивнее. Там о месяце говорят:Сивка море перескочил,
Да копыт не замочил.
Лысый мерин через синее
Прясло глядит.
Роса там определяется таким словесным узором, как:
Заря-заряница,
Красная девица,
В церковь ходила,
Ключи обронила.
Месяц видел,
Солнце скрало.
Вслед Клюеву свернул себе шею на своей дороге и подглуповатый футуризм. Очертив себя кругом Хомы Брута из сказки о Вие, он крикливо старался напечатлеть нам имена той нечисти (нечистоты), которая живет за задними углами наших жилищ. Он сгруппировал в своем сердце все отбросы чувств и разума и этот зловонный букет бросил, как «проходящий в ночи», в наше, с масличной ветвью ноевского голубя, окно искусства. Голос его гнойного разложения прозвучал еще при самом таинстве рождения урода. Маринетти, крикнувший клич войны, первый проткнулся о копье творческой правды. Нашим подголоскам: Маяковскому, Бурлюку и другим рожденным распоротым животом этого ротастого итальянца — движется, вещуя гибель, Бирнамский лес — открывающаяся в слове и образе доселе скрытая внутренняя сила русской мистики. Бессилие футуризма выразилось главным образом в том, что, повернув сосну кореньями вверх и посадив на сук ей ворону, он не сумел дать жизнь этой сосне без подставок. Он не нашел в воздухе воды не только озера, но даже маленькой лужицы, где б можно было окунуть корни этой опрокинутой сосны. Рост ввысь происходит по-иному, в нее растет только то, что сбрасывает с себя кору или, подобно Андрее-Беловскому «Котику Летаеву», вытягивается из тела руками души, как из мешка.
Когда Котик плачет в горизонт, когда на него мычит черная ночь и звездочка слетает к нему в постельку усиком поморгать, мы видим, что между Белым земным и Белым небесным происходит некое сочетание в браке. Нам является лик человека, завершаемый с обоих концов ногами. Ему уже нет пространства, а есть две тверди. Голова у него уж не верхняя точка, а точка центра, откуда ноги идут как некое излучение. Наш пуп в этом отношении самый наилучший толкователь символа этой головы и о послании нас слить небо с землею. Туловище человека не напрасно разделяется на два световых круга, где верхняя часть от пупа подлежит солнечному влиянию, а нижняя — лунному. Здесь в мудрый узел завязан ответ значению тяготения человека к пространству, здесь скрываются знаки нашего послания, прочитав грамоту которых мы разгадаем, что в нас пока колесо нашего мозга движет луна, что мы мыслим в ее пространстве и что в пространство солнца мы начинаем только просовываться. С теми средствами, с которыми шел футуризм в это солнечное пространство, он мог просунуться так же легко, как и верблюд в игольное ухо, ибо эта радость вознесения была предначертана целыми тысячелетиями до него мистам, не мог просунуться и потому, что существом своим не благословил и не постиг голгофы, которая для духа закреплена не только фактическим пропятием Христа, но и всею гармонией мироздания, где на законах световых скрещиваний построены все зримые и невидимые нами формы. Мист же идет на это пропятие, провидя и терновый венок, и гвоздиные язвы. Он знает, что идущий по небесной тверди, окунувшись в темя ему, образует с ним знак того же креста, на котором висела вместе с телом доска с надписью И.Н.Ц.И.
Но он знает и то, что только фактом восхода на крест Христос окончательно просунулся в пространство от луны до солнца, только через голгофу он мог оставить следы на ладонях Елеона (луны), уходя вознесением ко отцу (то есть солнечному пространству); буря наших дней должна устремить и нас от сдвига наземного к сдвигу космоса. Мы считаем преступлением устремляться глазами только в одно пространство чрева; тени неразумных, не рожденных к посвящению слышать царство солнца внутри нас, стараются заглушить сейчас всякий голос, идущий от сердца в разум, но против них должна быть такая же беспощадная борьба, как борьба против старого мира.
Они хотят стиснуть нас руками проклятой смоковницы, которая рождена на бесплодие; мы должны кричать, что все эти пролеткульты есть те же самые по старому образцу розги человеческого творчества. Мы должны вырвать из их звериных рук это маленькое тельце нашей новой эры, пока они не засекли его. Мы должны им сказать так же, как сказал придворному лжецу Гильденштерну Гамлет: «Черт вас возьми! Вы думаете, что на нас легче играть, чем на флейте? Назовите нас каким угодно инструментом — вы можете нас расстроить, но не играть на нас». Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые ее запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметает их в прах на пути своем. Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметет она и рассосет сонм кругов, которые ей уготованы впереди.
Задача человеческой души лежит теперь в том, как выйти из сферы лунного влияния. Уходя из мышления старого капиталистического обихода, мы не должны строить наши творческие образы так, как построены они хотя бы, например, у того же Николая Клюева:
Тысчу лет и Лембэй пущей правит,
Осеньщину дань собирая с тварей:
С зайца шерсть, буланый пух с лешуги,
А с осины пригоршню алтынов.
Этот образ построен на заставках стертого революцией быта; в том, что он прекрасен, мы не можем ему отказать, но он есть тело покойника в нашей горнице обновленной души и потому должен быть предан земле. Предан земле потому, что он заставляет Клюева в такие священнейшие дни обновления человеческого духа благословить убийство и сказать, что «убийца святей потира». Это старое инквизиционное православие, которое, посадив святого Георгия на коня, пронзило копьем, вместо змия, самого Христа.
Средства напечатления образа грамотой старого обихода должны умереть вообще. Они должны или высидеть на яйцах своих слов птенцов, или кануть отзвеневшим потоком в море леты. Вот потому-то нам так и противны занесенные руки марксистской опеки в идеологии сущности искусств. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. Ей непонятна грамота солнечного пространства, а душа алчущих света не хочет примириться с давно знакомым ей и изжитым начертанием жизни чрева. Перед нами встает новая символическая черная ряса, очень похожая на приемы православия, которое заслонило своей чернотой свет солнца истины. Но мы победим ее, мы так же раздерем ее, как разодрали мантию заслоняющих солнце нашего братства. Жизнь наша бежит вихревым ураганом, мы не боимся их преград, ибо вихрь, затаенный в самой природе, тоже задвигался нашим глазам, и прав поэт, истинно прекрасный народный поэт, Сергей Клычков, говорящий нам, что
Уж несется предзорняя конница,
Утонувши в тумане по грудь.
И березки прощаются, клонятся,
Словно в дальний собралися путь.
Он первый увидел, что земля поехала, он видит, что эта предзорняя конница увозит ее к новым берегам, он видит, что березки, сидящие в телеге земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами.
Да, мы едем, едем потому, что земля уже выдышала воздух, она зарисовала это небо и рисункам ее уже нет места. Она к новому тянется небу, ища нового незаписанного места, чтобы через новые рисунки, через новые средства, протянуться еще дальше. Гонители святого духа-мистицизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному представлению, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывет, что ночь — это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что день есть время продолжения пути по морю.
Душа наша Шехеразада. Ей не страшно, что Шахриар точит нож на растленную девственницу, она застрахована от него тысяча одной ночью корабля и вечностью проскваживающих небо ангелов. Предначертанные спасению тоскою наших отцов и предков чрез их иаковскую лестницу орнамента слова, мысли и образа, мы радуемся потопу, который смывает сейчас с земли круг старого вращения, ибо места в ковчеге искусства нечистым парам уже не будет. То, что сейчас является нашим глазам в строительстве пролетарской культуры, мы называем: «Ной выпускает ворона». Мы знаем, что крылья ворона тяжелы, путь его недалек, он упадет, не только не долетев до материка, но даже не увидев его, мы знаем, что он не вернется, знаем, что масличная ветвь будет принесена только голубем — образом, крылья которого спаяны верой человека не от классового осознания, а от осознания обстающего его храма вечности.
1918. Сентябрь
* Мария на языке хлыстов шелапутского толка означает душу. (Прим. С. Есенина.)
Источники информации:
https://mr-rf.ru/article....esenina
https://ilibrary.ru/text/1300/p.1/index.html
Худ. Алексей Акиндинов
Сообщение отредактировал Сказочница - Четверг, 2021-03-18, 10:58 AM |
| |
| |
| Сказочница | Дата: Пятница, 2021-03-26, 3:22 PM | Сообщение # 74 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 
Пауза
Игорь Муханов
Когда Моцарта спросили о том, что он считает главным в своей музыке, Моцарт ответил не задумываясь: «Пауза». И словно указал своими тонкими пальцами на другой мир. Открылись шестерёнки с острыми зубчиками, оси, смазанные машинным маслом, и первозданный образ всего того, что мы зовём жизнью, заблистал, как звёзды Большой Медведицы. «Пауза!» – повторил Моцарт ещё раз и убежал в соседнюю залу, где уселся за клавесин сочинять музыку.
Пальцы тонули в мягких клавишах, бежали и прыгали, как мальчишки, играющие во дворе. Всюду свистели птицы самых разных расцветок, и виноградники юга прятали среди ягод рождественский свет…
Моцарт улыбался!
– Ага, сейчас подадут овации, живые взгляды, полные слёз, и крики «браво!», летящие, как птицы, к потолку консерватории!
И тут произошла заминка. Очередная нота застыла, как на морозе слеза. В залу вошла Грусть, заглянула Моцарту в глаза и прошла, шурша накрахмаленными юбками, к балкону…
Пауза!
Моцарт опустил голову и снова заглянул в иной мир. Там не было ничего, что бы связывало его с жизнью. Там была тишина, но совсем другая. Не та, к которой мы привыкли, гуляя по саду, среди роз. Мир иной скрывал тишину, богатую возможностями. В которой протекала бурная жизнь, свистели бури и бились волны о скалу. Так за стёклами окон разговаривает прислуга, жестикулируя руками и поправляя парик на голове, но звуков совсем не слышно.
Пауза!
Моцарт вгляделся в неё и нашёл то, что недоставало его музыке. От чего произошла остановка, временный упадок сил. Поднял мизинец своей правой руки, покрутил им в воздухе, забылся на одно мгновенье и ударил по клавишам клавесина.
Звуки рассыпались по зале, наполняя её углы и проходя сквозь рыхлую штукатурку. Связали залу с облаками, плывшими по небу в предвечерний час, с полями и лесными окрестностями знакомого с детства Зальцбурга.
Пауза закончилась, но из неё продолжал изливаться беззвучный звук. Так нежгучий огонь изливается в Пасхальную ночь, радуя паству, в главном храме Иерусалима!
Время исчезло совсем: музыка для него, как мука. Из паузы вылетел голубок, захлопал белыми крыльями и вскоре растворился в тишине, пахнущей лаком паркета…
Пьеса была закончена!
Звуки остывали в воздухе словно формы, извлечённые из раскалённой печи, отбрасывая тени на нотные листы в виде карандашных кружочков. Часы, блестевшие латунным маятником, стали снова отбивать время. Крышка клавесина захлопнулась, по голубому атласу камзола пробежали оранжевые молнии. Моцарт поднялся со стула, поправил на шее бант. И произнёс в тишину живое, с детства знакомое слово:
– Пауза!
© Игорь Муханов, 2021
Источник https://proza.ru/2021/03/12/1366
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Пятница, 2021-03-26, 10:06 PM | Сообщение # 75 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 
Старый повар
Константин Паустовский
В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пёс. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять.
Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов.
Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Всё убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — единственное богатство Марии.
Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти в дом без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим, старческим гулом.
Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик сказал:
— Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать исповедника, между тем мне нужно перед смертью очистить свою совесть.
— Что же делать? — испуганно спросила Мария.
— Выйди на улицу, — сказал старик, — и попроси первого встречного зайти в наш дом, чтобы исповедать умирающего. Тебе никто не откажет.
— Наша улица такая пустынная… — прошептала Мария, накинула платок и вышла.
Она пробежала через сад, с трудом открыла заржавленную калитку и остановилась. Улица была пуста. Ветер нёс по ней листья, а с тёмного неба падали холодные капли дождя.
Мария долго ждала и прислушивалась. Наконец ей показалось, что вдоль ограды идёт и напевает человек. Она сделала несколько шагов ему навстречу, столкнулась с ним и вскрикнула. Человек остановился и спросил:
— Кто здесь?
Мария схватила его за руку и дрожащим голосом передала просьбу отца.
— Хорошо, — сказал человек спокойно. — Хотя я не священник, но это всё равно. Пойдёмте.
Они вошли в дом. При свече Мария увидела худого маленького человека. Он сбросил на скамейку мокрый плащ. Он был одет с изяществом и простотой — огонь свечи поблёскивал на его чёрном камзоле, хрустальных пуговицах и кружевном жабо.
Он был ещё очень молод, этот незнакомец. Совсем по-мальчишески он тряхнул головой, поправил напудренный парик, быстро придвинул к кровати табурет, сел и, наклонившись, пристально и весело посмотрел в лицо умирающему.
— Говорите! — сказал он. — Может быть, властью, данной мне не от бога, а от искусства, которому я служу, я облегчу ваши последние минуты и сниму тяжесть с вашей души.
— Я работал всю жизнь, пока не ослеп, — прошептал старик. — А кто работает, у того нет времени грешить. Когда заболела чахоткой моя жена — её звали Мартой — и лекарь прописал ей разные дорогие лекарства и приказал кормить её сливками и винными ягодами и поить горячим красным вином, я украл из сервиза графини Тун маленькое золотое блюдо, разбил его на куски и продал. И мне тяжело теперь вспоминать об этом и скрывать от дочери: я её научил не трогать ни пылинки с чужого стола.
— А кто-нибудь из слуг графини пострадал за это? — спросил незнакомец.
— Клянусь, сударь, никто, — ответил старик и заплакал. — Если бы я знал, что золото не поможет моей Марте, разве я мог бы украсть!
— Как вас зовут? — спросил незнакомец.
— Иоганн Мейер, сударь.
— Так вот, Иоганн Мейер, — сказал незнакомец и положил ладонь на слепые глаза старика, — вы невинны перед людьми. То, что вы совершили, не есть грех и не является кражей, а, наоборот, может быть зачтено вам как подвиг любви.
— Аминь! — прошептал старик.
— Аминь! — повторил незнакомец. — А теперь скажите мне вашу последнюю волю.
— Я хочу, чтобы кто-нибудь позаботился о Марии.
— Я сделаю это. А еще чего вы хотите?
Тогда умирающий неожиданно улыбнулся и громко сказал:
— Я хотел бы ещё раз увидеть Марту такой, какой я встретил её в молодости. Увидеть солнце и этот старый сад, когда он зацветет весной. Но это невозможно, сударь. Не сердитесь на меня за глупые слова. Болезнь, должно быть, совсем сбила меня с толку.
— Хорошо, — сказал незнакомец и встал. — Хорошо, — повторил он, подошёл к клавесину и сел перед ним на табурет. — Хорошо! — громко сказал он в третий раз, и внезапно быстрый звон рассыпался по сторожке, как будто на пол бросили сотни хрустальных шариков.
— Слушайте, — сказал незнакомец. — Слушайте и смотрите.
Он заиграл. Мария вспоминала потом лицо незнакомца, когда первый клавиш прозвучал под его рукой. Необыкновенная бледность покрыла его лоб, а в потемневших глазах качался язычок свечи.
Клавесин пел полным голосом впервые за многие годы. Он наполнял своими звуками не только сторожку, но и весь сад. Старый пёс вылез из будки, сидел, склонив голову набок, и, насторожившись, тихонько помахивал хвостом. Начал идти мокрый снег, но пёс только потряхивал ушами.
— Я вижу, сударь! — сказал старик и приподнялся на кровати. — Я вижу день, когда я встретился с Мартой и она от смущения разбила кувшин с молоком. Это было зимой, в горах. Небо стояло прозрачное, как синее стекло, и Марта смеялась. Смеялась, — повторил он, прислушиваясь к журчанию струн.
Незнакомец играл, глядя в чёрное окно.
— А теперь, — спросил он, — вы видите что-нибудь?
Старик молчал, прислушиваясь.
— Неужели вы не видите, — быстро сказал незнакомец, не переставая играть, — что ночь из чёрной сделалась синей, а потом голубой, и тёплый свет уже падает откуда-то сверху, и на старых ветках ваших деревьев распускаются белые цветы. По-моему, это цветы яблони, хотя отсюда, из комнаты, они похожи на большие тюльпаны. Вы видите: первый луч упал на каменную ограду, нагрел её, и от неё поднимается пар. Это, должно быть, высыхает мох, наполненный растаявшим снегом. А небо делается всё выше, всё синее, всё великолепнее, и стаи птиц уже летят на север над нашей старой Веной.
— Я вижу всё это! — крикнул старик.
Тихо проскрипела педаль, и клавесин запел торжественно, как будто пел не он, а сотни ликующих голосов.
— Нет, сударь, — сказала Мария незнакомцу, — эти цветы совсем не похожи на тюльпаны. Это яблони распустились за одну только ночь.
— Да, — ответил незнакомец, — это яблони, но у них очень крупные лепестки.
— Открой окно, Мария, — попросил старик.
Мария открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Незнакомец играл очень тихо и медленно.
Старик упал на подушки, жадно дышал и шарил по одеялу руками. Мария бросилась к нему. Незнакомец перестал играть. Он сидел у клавесина не двигаясь, как будто заколдованный собственной музыкой.
Мария вскрикнула. Незнакомец встал и подошёл к кровати. Старик сказал, задыхаясь:
— Я видел всё так ясно, как много лет назад. Но я не хотел бы умереть и не узнать… имя. Имя!
— Меня зовут Вольфганг Амадей Моцарт, — ответил незнакомец.
Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, склонилась перед великим музыкантом.
Когда она выпрямилась, старик был уже мёртв. Заря разгоралась за окнами, и в её свете стоял сад, засыпанный цветами мокрого снега.
Источник: http://paustovskiy-lit.ru/paustovskiy/text/rasskaz/staryj-povar.htm
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Пятница, 2021-03-26, 10:17 PM | Сообщение # 76 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 
Реки, текущие в небеса
Игорь Муханов
Все реки в музыке начинаются с филармонии, которая возвышается в центре города, как храм. Текут эти реки то плавно, то торопливо, словно боятся опоздать на праздничный бал. Текут не в овраги, как это принято в природе, а в небеса.
Валторны, трубы и флейты, без которых не обходится ни один симфонический оркестр, способны создавать ветер, не знающий преград. Причём как ветер физический, так и ветер перемен. Волшебная роль инструментов закреплена в истории музыки печатью. Поэтому можно смело пускаться в странствие в контрабасе, похожем на корабль. Благо, что древесина, склеенная с большим мастерством, не пропускает влагу.
Смычки, пахнущие канифолью, – мачты таких кораблей, их паруса – нотные листы. И дирижёр симфонического оркестра есть капитан, полный молодости и отваги. Знающий, как доплыть к островам Бетховена через пролив Дебюсси. А после этого, прочёркивая линии своих маршрутов, как по линейке, посетить острова и других композиторов, не менее известных, чем Бетховен и Дебюсси. И, набирая ветер в паруса, пересекая моря и океаны искусства, доплыть и в светлое будущее человечества.
Зимой гудят большие реки
тибетской чашей там и тут,
и понимают человеки,
какие их событья ждут.
Зимой молитва строже, чище –
летит веснянкой, на ходу
примерив в тучах платье нищей,
и в звёздах – смерти простоту.
И забывает твердь земную,
живя от Бога одесную,
ночуя в глубине зеркал,
как ласточка – в уступах скал.
© Игорь Муханов, 2021
Источник https://proza.ru/2021/03/26/1440
Созвучная тема: Музыка - поэзия воздуха
Сообщение отредактировал Сказочница - Пятница, 2021-03-26, 10:18 PM |
| |
| |
| Сказочница | Дата: Пятница, 2021-03-26, 10:28 PM | Сообщение # 77 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| 
Несостоявшаяся встреча. Бах. Гендель
Бальтазар Деннер. «Портрет Георга Фридриха Генделя». (слева)
Э. Г. Хаусман. «Портрет Иоганна Себастьяна Баха». (справа)
Иоганн Себастьян Бах (31 марта 1685 г., Айзенах, Германия - 28 июля 1750 г., Лейпциг, Германия). Иоганн Себастьян Бах — великий немецкий композитор, представитель эпохи барокко, органист-виртуоз, музыкальный педагог.
Георг Фридрих Гендель (23 февраля 1685 г., Галле, Германия - 14 апреля 1759 г., Лондон, Великобритания). Георг Фридрих Гендель — немецкий и английский композитор эпохи барокко, известный своими операми, ораториями и концертами.
Пауль БАРЦ. НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ВСТРЕЧА. Комедия в трёх сценах
Юхвидин Павел Анатольевич. Два Гулливера. Бах и Гендель. Эссе о двух великих музыкантах XVIII столетия - Бахе и Генделе. Капризы прижизненной и посмертной славы.
Далее https://stihi.ru/2015/11/20/8702
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Понедельник, 2021-05-17, 11:34 AM | Сообщение # 78 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
|
|
| |
| |
| Сказочница | Дата: Пятница, 2021-05-21, 1:09 PM | Сообщение # 79 |
|
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 1763
Статус: Offline
| раб Языка
Владимир Риддер
"раб Языка - это феномен"
Пламень Огненный
раб Языка плетет кружевные вуали
в подвале сыром при свете мерцающих ламп,
он трогает влажной рукою себя возле талии -
и видит вокруг утопающий в золоте храм...
портреты великих висят в драгоценных оправах,
в них скупо сапфиры искрятся,как божья роса,
рубины среди жемчугов мерцают кроваво
и нежным отливом венчает узор бирюза...
здесь ладаном пахнет,туманится мозг чудесами,
блестят витражи разноцветным каскадом лучей
и голову кружит звучащая с неба осанна,
и воздух дрожит,облекая сияньем наплывы свечей...
раб Языка покаянно встает на колени,
а из-под купола,словно цветы,опадают слова,
медленно кружат обрывки чужих песнопений,
кружится в этом же ритме его голова...
раб Языка упоенно вращает глазами,
как пулемет его сердце грохочет в груди,
он падает ниц в исступлении пред образами
и только одно свое имя безумно твердит...
он жадно хватает упавшие на пол искринки,
он ловит губами летящие в дымке слова,
он все их читает,волнуясь,подряд,без запинки,
и все их заносит в лежащий под боком словарь...
затем он дрожащей рукою их тщательно метит,
он их как таинственный пазл собирает в одно,
и вдруг закрывает глаза и молитвенно бредит -
все удалось,все сложилось,готово кино...
раб Языка мутным взором обводит пространство -
храм исчезает,вокруг лишь подвальная грязь,
нет ни намека на роскошь былого убранства,
но на руках,в фолиантах - ажурная вязь...
раб Языка,уложив в сундуки фолианты,
пересыпает листы нафталином и гладит рукой,
он ощущает себя внеземным эмигрантом,
и наступает в истерзанном сердце покой...
выключив свет,он,шатаясь,выходит наружу
и поднимается в башню с подзорной трубой...
лишь переводчик на шведский теперь ему нужен,
лишь переводчик,растроганный рабской судьбой...
© Copyright: Владимир Риддер, 2021
Источник https://stihi.ru/2021/02/04/7651
|
| |
| |
| Натья | Дата: Пятница, 2021-05-21, 3:39 PM | Сообщение # 80 |
Хранитель Ковчега
Группа: Модераторы
Сообщений: 6116
Статус: Offline
| Цитата Сказочница ( ) раб Языка плетет кружевные вуали
На Земле, когда птицы слетаются,
Зеленеют восходы из слов.
И волшебные сказки из снов
Возле рек, по лугам расстилаются.
А народы за мифы сражаются,
Норовя сбросить сирот с мостов.
И толпою бегут к усыпальнице…
И бросают охапки цветов
На актеров на сцене,
Под занавес
Разыгравших на картах любовь.
И, увлёкшись чужою игрой,
Мы становимся сами забавными.
А слова бьются, пенясь и падая,
Оглушённые шумом, в огонь.
И глядит удивлённая РАдуга
На деревья с домами ворон.
небесный странник
Сообщение отредактировал Натья - Пятница, 2021-05-21, 3:44 PM |
| |
| |
•Новые сообщения ·
Правила
•Поиск•]
Традиции Галактического Ковчега тут!
.
.
.
..
