Я прекрасно понимаю всю и с удовольствием воспринимаю всю эту странную смесь обычности с нереальностью, для чего, собственно говоря, и ехал в такую даль, на остров Рёкитцу в Японском море. Просьба не путать с островом Богородицы Рекитцы, это в Греции. А мы с Кентайром гуляем в Японском море. По красному полотну в зарослях прекрасной лилии Ликурис.
Что интересно - у греков ведь тоже есть созвучное имя - Ликург, не так ли?
Это спросил Кентайр. Голос его находится внутри меня, более с правой стороны, чем по центру колокола, кроме того он звучит не громче или тише, а как будто ближе, или дальше. Очень красивый эффект инфернальной реверберации. И красиво созвучит песенке в моих наушниках. Да, это именно “Мыс Кентайр” сэра Пола Маккартни. Помните?

Far have I traveled and much have I seen
Dark distant mountains with valleys of green.
Past painted deserts the sunsets on fire
As he carries me home to the mull of kintyre.

Эта песня с аккомпанементом на простой акустической гитаре в сопровождении (!) двадцати волынок, придавшим ей неповторимую красоту – дань моей любви к прошлой жизни, когда я бывал на тех островах вроде бы викингом, что ли?
- Да, ты был ужасным драчуном и рыжим пьяницей. - подтвердил Кентайр. - Это легко читается на твоей ладони. И потому ты так любишь ходить по красным цветам и делать из красного сока горький ликёр, это всё твоя память крови, гордость рода. Но ты же не хочешь слушать историю своей земли, тебе интереснее сейчас считывать вместе со мной, слизывать вместе с нами соль философии андроидов Андромеды. Тогда и не отвлекайся, раз не умеешь одновременно жить в нескольких потоках, подобно кентайрам. Хотя - вот почему ты для нас так перспективен! В эллинской прошлой жизни ты был кентавром, то есть на полшага всего не дошел до великого единения с мозговой субстанцией Океана.
- А мне не нравится такое подавление моей личности! - завопил я. - И свои прошлые жизни раскладывать на полосе прибоя я не просил. Я хочу домой...
- Ты свободен. И уходить, и возвращаться, - сказал Кентайр. И я снова увидел стройную аллею в красном поле. Дорога к дому вышла из тумана и улеглась мне под ноги.
Смеркалось.

И я УВИДЕЛ!
Свою старую печатную машинку - это невероятно! я уже позабыл, как она выглядит, с тех пор как более чем 20 лет тому назад впервые набрал текстовый материал на большой пленке-дискете 86-го компьютера.
А в машинке - она была большая, как рояль - в ней расцвели ирисы Ван Гога. Которые я всё пытался описать словами, долго и безуспешно, год за годом.
А за машинкой сидела девочка в платье, сплетенном из лепестков красной паучьей лилии.
И она играла танец маленьких лебедей, и гадкие утята танцевали, вперевалку, неуклюже, по пересохшим лужам...
То есть - я увидел то, что хотел сказать кроме того, что было уже сказано в этом коротком стихотвореньице:

Снова гадкий утенок Ван-Гог
Красит золотом серые перья
Словно милость свою дарит Бог
Тем, кто любит, надеется, верит

Сколько нас убивали с тобой
Били клювами глупых и грешных
Столько раз возвращалась Любовь
И отчаянно тихая нежность

Новый гадкий утенок Ван-Гог
Чешую скорлупы отчищает -
"...я ушел бы от вас, если б мог
Но зачем-то опять возвращаюсь..."

- ...да, ...я вернулся, - растерянно сказал я Великому и Могучему Кентайру.

- И мне можно у тебя спросить: "Или́, Или́! лама́ савахфани́? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" (Мф.27:46) - дружелюбно улыбнулся Кентайр. - Или это для тебя истинно молитва к более Великому и Могучему, чем Ты и я?
- ЛамА? С ударением на последнем слоге? Так называют в буддийских храмах священника - ламА. Не случайно одинаковыми звуками на разных наречиях мы говорим о стремлении к Великому и Могучему... А почему ты назвал меня Великим и Могучим? Насмешничаешь?
- Отнюдь. У тебя есть то, что есть у меня - большая раковина, полная мыслящей субстанции. Ты очень активно ворочаешь ею сейчас на своей шее, пытаясь определить, где я. Но кроме этого общего ментального инструмента ты имеешь руки, ноги, разнообразные органы. Особенно меня восхищает твой пищевод, набитый столь огромным количеством флоры и фауны, вплоть до серных курильщиков, азотных могильщиков и других носителей ядов и противоядий. Яды - это то, что ядят, или едят. Усваивают. Но почему усвоенный, ассимилированный тобой яд не становится завоевателем тебя? Как ты остаёшься самим собой? Какая структура в тебе выдерживает этот вечный бой, оставаясь неизменной?
- Это огонь. Я могу держать его в руках. Я люблю смотреть, как он приходит из своего мира и опять уходит туда. Легко и без страха. Это огонь. Ты, водовоздушная медленная улитка, ты гибнешь от огня. Намного живее то, что окружает меня. Сейчас я разожгу огонь и ты, и любой лесной аука или морской наутилус, все вы отойдете за край света.
- Зажги огонь, - сказал Кентайр. - Посидим у костра. Или перед свечой. Среди осеннего пожара красных цветов твой маленький теплый огонек. И мы сделаем для лесных аук и морских наутилусов праздник левого уха. Таков был у лесных людей когда-то праздник новолуния, когда Он восседал в середине круга людей и бил в барабан с натянутой бычьей шкурой. Все остальные должны были плясать в кругу, распевая песнь "Голо Эла", пока в смертельной усталости не падали на колени. И тогда каждый должен был острым шипом проколоть себе мочку левого уха, а юных девушек подводили к жрецу, и каждой он прокалывал мочку острым шипом.
- Я помню этот рассказ Гессе о лесных людях. Ты вытащил кусочек его из моей памяти и тут же прицепил мне к левому уху. Как некое беспокойство в ухе Ван Гога. Я знаю это, я помню это. Зачем тебе это?
- Зажги свечу и слушай ручей, - сказал просительно Кентайр.

Но я всё-таки зажег от свечи костер. Тонкий свет пчелиного воска не растопит холод. Ироническая похвала Кентайра о моём всемогуществе, при том, что температура обитания 36,6 в диапазоне выживания плюс-минус три... Только спасительный огонь, земной неукротимый друг, истинное божество бегущего из материнского лона Тьмы... но и правда - помолчу, послушаю ручей и костер.

как на костре мерцающие грани
поленьев, окруженных ободком
бегущим чуть повыше, чем касанье
веселым невесомым огоньком

так иногда меня уносит искрой
туда, где недоступное уму
таится семя неоткрытой мысли
и сам себя тогда я не пойму

но -
может быть потом -------------
-------------------------------на расстояньи ?

*
Глядя в костер я оперся спиной на сосну и задремал. Красное пламя плясало на черной ткани...

И мы увидим благодаря вам! Спасибо!

*

...и я проснулся и действительно этого ничего не было. Никаких гангстеров в ангарах и миллионов в амбарах. Сон как сон, хотя сегодня по гороскопу ночь вещих снов, но какие предвестья в этом куске из обычного детектива? Разве что о том, что надо немного отодвинуть дальше от спального мешка два бревна каостра ноди, чтоб не загореться от случайной искры. Но истома обекссиливала, двигаться не хотелось. Тело спало.
Ручей пел свою негромкую соловьиную песенку. Его было хорошо слышно, потому что в этот предрассветный час море затихло, замерло, умерло. Так вечная Невеста-Жизнь ждет затаив дыхание Жениха-Солнце. Красиво прозвучало, ты слышишь меня, Кентайр?
Он что-то очень невнятно пробормотал в ответ, о том, что все затихло и волны не помогут ему вернуться в полосу прибоя, хотя бы, что он не успеет до утра уйти в безопасную глубину, что мне надо бы встать и бросить беспомощную раковину в воду.
- Ладно, ладно, вот толькао я проснусь по-настоящему, обрету своё славное преимущество в движении, а пока дай мне досмотреть новый красивый и яркий полусон! Девочка в платье из красных лепестков лилии ликорис едет на велосипеде по облакам. Облака, видимо, легли перед утром на берег моря. Но нет - туча чаек вокруг неё кружит с криком. И они пролетают и над, и под коллесами велосипеда - а! - заметил крылья у девочки за спиной? Ты видишь её, Кентайр?
- Как же мне не видеть ангела моей смерти? - А-а-а-???!!! - на очень высокой ноте закричал Кентайр и я проснулся по-настоящему, и мне в лицо кинулась чайка, и я отшатнулся, и небольшой сучок на теле старой сосны, на котором так удобно было держаться складкой спального мешка, и этот небольшой сучок со всей силой моего испуга ударил мне в пятый позвонок и я стал кентайром по-настояшему. То есть сразу потерял все преимущества движения. То есть повис на гвоздике боли, как кукла в каморке театра Карабаса-Барабаса.
И ничего не мог сделать, только глядл, как чайки рвут на куски моего друга...
Нет, так нельзя говорить.
Это же не люди на людей.
Правильно мне говорил Феликс, что я из прихлопнутого таракана делаю вселенскую трагедию.
Чайки кушали деликатесную глубоководную устрицу. Конечно, не так, как люди в парижском ресторане. Они толкались и дрались, переворачивали перламутровую тарелку, орали.
Их хозяйка, девочка с красными крыльями, сбросила своё платьице и оно рассыпалось лепестками красных лилий ликорис по полянке. Я медленно выходил из болевого шока. Мне помогла новая боль - ветерок оживил костерок и искорка попала на спальный мешок. Ожог укусил меня в бедро, нога самопроизвольно дернулась, то есть мои руки и ноги были всё-таки более подвижны, чем мертвые кораллы, я был вроде старого дерева уже, старого, но живого.
Пошел мелкий дождичек. Капли потекли по моему лицу, словно слезы, которых у меня не было, потому что боль была где-то за пределами моих ощущений. И я сразу понял, что это и есть милость кентайра, что это он взял на себя и мою боль и мне просто надо вспомнить, как уходят кентайры и так же уйти из этого состояния полусмерти. Они ведь 50 миллионов лет уходят, умеют ведь. Или для них и это выход - улететь в клюве чайки?

...Продвигались неведомой миру тропой
Средь чудовищ и страхов, как будто во тьме,
И, порою, вздыхали мы все ж о судьбе,
Но всегда соглашались с своею судьбой.

Вот опять - воротА. И запретна стезя…
Но протиснулись мы в эту щель Вспоминанья,
И увидели все! Целый круг Мирозданья!
Но идущим за нами сказали: - Нельзя…

ognebo, интересно рассказываете, заслушалась вашими воспоминаниями...

- Пусть семь золотых задниц принесут вам удачу! – этот плакат вывел сержанта Хоукса на точку равновесия. И он радостно остановил броневичок с Кентайром возле казино. Эта морская лягушка будет спать, потому что от пуза нажралась морских огурцов. А сержант не зря так гнал машину восемь часов подряд. Десять минут экономии на скорости в час, это восемьдесят минут игрового времени. Ребята из мотоциклетного сопровождения тоже люди и тоже азартные люди. Жалованье все получили позавчера. Семь денежных парней похлопали по золотым задницам сумасшедших шоу-гёрлс, и пошли ловить Леди Удачу.

Я осторожно выталкивал из своего тела нетронутые морские огурцы. Они действительно вгоняли меня в спячку. Но до чего же вкусны!

Через, не помню, сколько минут, счастливый сержант Хоукс вернется за деньгами, которые стоят под моей кроватью в сейфе броневичка. Деньги он получил по доверенности на всё своё отделение. И уходя он закроет неплотно дверь и я смогу тихо выехать на своей новейшей чудо-кровати. Для чего я и пересек, наконец-то, Тихий океан. Из Сингапура в Сидней, из Сиднея в Лас-Вегас. Какие-то промежуточные остановки я не запомнил. И сколько времени прошло, не знаю. Но это не важно.

Я давно узнал, что могу двигаться по времени не только назад, еще, когда встретил в госпитале Сиднея безногого мальчика Джоя, того, который завтра украдет нерезаный миллион австралийских долларов со своим туповатым братом Бенни. Мне стало жалко мальчишку, он был мне почти как брат, лишенный главного преимущества людей – двигательного аппарата. И я предупредил его, чтобы на встречу в ангарах он надел бронежилет, а Бенни нужен не только огнеупорный костюм, но и парик на голову с защищающей от огня подкладкой, как у каскадеров в Голливуде. Наш разговор записала камера слежения, ведь госпиталь был военным. И потом эксперты сличили наш разговор с репортажем в газетах.

И тогда меня начали доставать по-настоящему. Раньше они просто пытались определить, как это у меня получается говорить со всеми, на всех языках. Это заметили еще в пограничном следственном отделе. Два матроса были с какого-то алеутского острова, говорили они между собой, на своём племенном наречии, тупо обсуждали, сколько взрывчатки надо взять завтра на рыбалку. Они хотели взорвать Сад Осьминога! И я сказал их старшему, что они украли взрывчатку и примерно рассказал, где спрятали. Они отпирались, но когда их привели ко мне, оба и сознались, и упали на колени, и просили прощения, ибо узнали Голос Покровителя племени. После того привозили ко мне и папуасов, и тибетцев, и парней с какого-то острова возле Антарктиды. Не говоря уже о видеозаписях так называемых цивилизованных людей.

Да, так называемых. Не хочу уподобляться Свифту, который цивилизованных людей считал йеху. Но мыслящие существа, люди, которые выбирают партнера для продолжения рода не по сердцу, не по уму, а по основной точке двигательного аппарата…

Как мне надоело всё это... Может быть, люди действительно думают не только задницей или ею- только в брачный период. Но где эти другие периоды? Кто это видел – человека разумного? Потому что здесь меня не поняли, даже когда я лишнее рассказал следователям, открыл им, что все люди в основе своей речи, в стержне, в мыслеформе, в жемчужине внутри раковины – как ЭТО еще объяснить? Все мыслят на языке, который был до строительства Вавилонской башни, а нюансы звуковые – просто шелуха. Что надо уметь услышать и послать ответный сигнал. Это слово было, как я понимаю теперь, истолковано однозначно. Они начали искать, как я подаю сигнал. Хорошо хоть не стали трогать мою боль, медленно растущую у меня на позвоночнике жемчужину. Которую нельзя отдавать океану. Свою жемчужину я должен доставить в песчаное море под Лас-Вегасом.

Замок на дверях броневичка тихо щелкнул один раз. Открылся. Проскрипел сундучок, протащенный по днищу сейфа. Щелкнул замок сундучка. Тоже один раз. То есть он взял все деньги и убежал. Там, за игровым столом, были розданы карты. Масть пришла. Нужно было докупить фишек. Сержант Хоукс еще раз похлопал по всем семи золотым задницам и вбежал в двери казино. Мне можно тихо ехать на своей чудо-кровати в песчаное море пустынь штата Невада. Там ждёт тот, кто может забрать у меня жемчужину Кентайра. Или не ждёт. Но там будет, это я точно видел во сне, в ночь, когда красная пылевая буря пришла в Сидней.


Звук: Money - Pink Floyd коллекция автора

Когда смотришь с лестницы в небо вниз, ты словно снова возвращаешься в глубину своей раковины.
Слоняется солнце у края песчаной жаровни.
Склоняется дочь волхва, вино проливает оземь.
Смеркается.
Смерч собирается тихо среди дыхания ровного.
Не смерть.
Просто вихрь.
Просто сухо целуется осень.
Просто сухо скребет по пластиковому куполу над моей кроватью мелкий песок. Так снег стучится в окно на Крайнем Севере – вспомнилось ярко очень из далекой-далекой прошлой жизни. Снег мелкий, как сахарная крупа и такой же твердый. Белая россыпь технических алмазов, пудра от трения колеса галактики о край Млечного Пути. Белый в Индии цвет траура. Может быть в память великого Исхода ариев под давлением Великого Ледника. Может быть просто древние народы очень нелегко, и тем паче накрепко запомнили, как легко прекращается жизнь, когда вода превращается в лёд. Когда на миллион лет засыпают даже кентайры. Ибо нет нигде движения земноводных. Космический мороз . Черное небо и красный лёд.

…почему красный? Ах, да, мы же в красной пустыне, штат Невада, и это не лестница в небо, это обычный маленький весёлый торнадо легко поднимает мой самоходный агрегат, ввинчивает меня в красноватый сумрак, словно я еду по винтовой пологой лестнице внутри Вавилонской Башни. Забавно – но ведь Башня была просто рукотворным подобием большой винтовой РАКОВИНЫ МОЛЛЮСКА Pleuroploca gigantea.

Властелин хамитов Нимрод попал под влияние одного из торопливых кентайров. Из тех, что очень торопятся домой, в космос. И этот торопыга открыл разноплеменным строителям центр в третьем глазу и тем дал дар взаимопонимания, язык мыслеформы стал единым. Кроме того, дышать в воде эти полукентавры стали так же свободно, как в воздухе. То есть в случае нового Вселенского Потопа они бы мирно потопали на прогулку по морскому дну, ловя сачками рыбок в водорослях, как бабочек и стрекоз на лужайке. А наш друг Pleuroploca gigantea в это время ввинчивался бы в межгалактическое пространство, возвращаясь на вновь построенном космическом спиралодиске… Если бы он понимал, что космические Раковины держит не только асфальтоцемент, а некое невидимое силовое поле. Если бы он был не астроархеологом, а хотя бы младшим техником металлоидных конструкций. Потому, когда бога-кентайра доставили на верхушку Башни и подожгли порох, возник мощнейший огненный вихрь и красный торнадо из 85 миллионов кирпичей. Но это не было взлетом космолета. Просто башня красивым фейерверком взорвалась, красным торнадо.

…кому это надо – мои рассказы о ветхозаветном? Или я сам хочу оттянуть тетиву настоящего на максимальное удаление в прошлое, чтобы стрела разума улетела хоть на пару часов в будущее, и что я узнаю уже сейчас – получилось ли? Что прилетел спиралодиск с Андромеды и старшие братья по разуму снимают с моего позвоночника жемчужную дискетку, так надоевшую мне жемчужину белой боли. И я смотрю вверх и вижу винтовую лестницу в небо внутри корабля-лаборатории, но при этом у меня такое ощущение, будто я смотрю вниз. Как в ту ночь в Сиднейском госпитале, когда я добрался, собрав все силы, до перламутровых перил винтовой лестницы. Весь медперсонал был занят борьбой с последствиями красной пылевой бури, за мной никто не смотрел и я легко мог прекратить это своё превращение в говорящую недвижимость. Я уже подтянулся на руках и тяжело повесил тряпку своего тела на затертые человеческими руками скользкие перила, когда гулким колоколом с правой стороны мозга прозвучал голос Кентайра:

опять Третий стал Первым
а ведь и вечер тоже, наверно
через ночь и утро
но снова ранее дня
как Идущий не спеша мудрый
всегда позади
и при том впереди
бегущего пуще меня

- О чем ты? – радостно спросил я.
- Да так, ни о чем. Просто сегодня в ночь перевели часы во всём мире на зимнее время. Видишь, как легко управляться не только с жизнью, но и с Временем. – ответил Кентайр.
- Всё шутишь… - весело отвечал я. Мне, правда, было очень легко в такие минуты, когда нас было двое, и я очень четко мог определить, где я, а где он. – А я вот вышел покурить на лестницу, а сигареты забыл, вот смотрю – работает ли киоск внизу, чтоб сигануть за сигаретами.
- И если бы киоск работал, то ты бы и сиганул вниз? – спросил Кентайр. Нет, это не Кентайр спросил, это санитар Билли осторожно снимал меня с перил и тихо спрашивал меня, совсем обессилевшего. – Так вот и полетел бы птичкой, глупышка-лягушка?
- Уже не уверен. Точнее – уже не так сильно уверен, что смерть может наполнить эту пустую винтовую раковину передо мной. Что-то еще должен сделать я, чтоб хватило сил на лестницу…

Звук: part3_Stairway To Heaven - Лондонский Симф. Оркестр, коллекция автора

... так оно и будет... в случае...

Слушаю и проникаюсь... интересно

Сил не хватило. Я не сумел пройти Драконов Порога. Мой мир опять стал пре-красным, очень красным, особенно на заднем плане, где Моцарт опять пытался оспорить правоту Сальери.

Сальери уверен в том, что мудрая трава не боится волков, ведь волки не едят траву. Волки – это хорошо, это овец меньше. Эволюция овец ведет к полной победе красного песка на засеянной вселенской площади. И мир становится слишком прекрасным, превосходно красным, краснее вечернего огня. Сухой, красный мир. Сухо в горле. Скрипят слова в горле, как канифоль на скрипичном смычке. Горько, Моцарт! Давай выпьем горькую чару очарования мудрости, ты ведь хочешь стать свободным, пленник гения?
*
Осень
Оземь
Одно слово упало
Облако подняло
Пыли из были
Из далеких времен бывших близкими очень недавно
Так уже унесённое жизнью на секунду становится явным
Так сгоревшая рукопись кажется теплой в случайно открытой печи
*
А мне просто мама сегодня позвонила и молчит
И я ответить не мог
Хоть я и знаю, что она хотела сказать одним этим словом "сынок"
Можно без слов понять человека, которого знаешь полвека
И она знает, о чем я молчу, ведь я ее сын
*
Осень
Очень
Одиноко спешат часы
*
…что я здесь делаю? Горький вкус холодной водки «Моцарт»… - О, нет! – какая несправедливость! Неужели этот напиток победившей мудрости не должно было назвать «Сальери»? Хотя бы этот знак признания законному соавтору вечного сюжета, медленно эволюционирующего от Авеля.
Что я здесь делаю? Под красным небом Невады собираю в кулак проклятия прокаженному миру. Зачем по-детски грозить ему приближающейся грозой? Мир усмехнется, мир знает, что мои грёзы – это тонкие и ласковые грозы, маленькие фиалковые молнии.

…молния может ли молча иголкой небо прошить?
или, как слово за взором, попросит раскаты грома?
*
страшно даже не то, что дождь на земле не умеет жить
а то, что рожь без дождя -
пустая солома
*
Что я здесь делаю, под ночным сухим дождем, под точечными ударами космической пыли? Точность отточенных долгим полетом стрел Андромеды безупречна. Мой мир стал слабокрасным, как будто вечерняя заря нехотя уступила фиолетовому флагу наступающего ночного космоса. Сальери ушел, оставив на столе недопитую улику, огромную каплю водочной мудрости в стеклянном графине. Улика медленной стеклянной улиткой поползла на скрижали вечной памяти.
*
Моцарт
еще смеясь
снова над партитурой
реквием
тоже танец
и панихиды регламент
в чем-то сродни котильону
только цветов бумажных
больше чем настоящих
и еще
центр танцоров
точно не лицемерит
ибо он видит точку
где источник всех музык

- Моцарт!
ты тоже видишь?

Звук: Lacrimosa. Моцарт - арр. Алексей Знаменский - http://www.realmusic.ru/songs/632792/
Изображение: Последний аргумент - Michael Cheval_Surrealistic Oil Paintings http://chevalfineart.com/gallery/il…s/b/34

Хорошо. Тихо. Спокойно.

Огромные золотистые хлопья медленно падают с небес. Они пахнут свежестью, сытостью и влагой. Они пахнут радостью будущего урожая. Они собираются высоко на красной крыше моего жова и тяжелыми сугробами плюхаются вниз.
Это бог луны Цукуёми по повелению Аматэрасу спускается на землю, чтобы служить богине пищи Укэмоти: приветствуя бога луны, она поворачивает голову к морю, и из её уст выскакивают Рыбы. Так было на пятый день Творения, когда Золотой Карп принес в пасти ил Первозданного океана, и я убил его, и создал из его плотного ила этот щит тихой радости кентайров. Плотно было набито илом и планктоном брюхо славного Карпа из Дорадо!
Крепкая металлоидная кожа Золотого Карпа пошла тогда на крышу нашего жова. И тихая радость постучалась в створки моей раковины. Но громкая радость пришла на этот грунт только на шестой день Творения, когда проснулся Тахыт-котль-Торум, или Махар-Торум, который в детстве был проглочен Рыбой Эль-Дорадо и принял в её брюхе облик лягушки. Под защитой золотой кожи божественной рыбы Первый Махар вырос и возмужал. Он мог свободно выходить из моря под жесткое космическое излучение полупустой Земли без защитного металлоидного покрытия. Он взял меня с собой, положил на плечо, и я впервые за 50 миллионов лет пересёк полосу прибоя и вышел на холодный сухой ветер Священного мыса Кентайр. Там я дождался поворота земной кожи на Юг и тогда со страхом и состраданием посмотрел на созвездие Золотой Рыбы Дорадо.

Глаза в глаза.

Дорадо простили меня. Они знали, на что идут, посылая сына-первенца в жертву. Так, почему-то, всегда делается почва для жизни – ценой жизни.

Дорадо научили меня добывать плодородный ил и питательный планктон, не убивая добрую плодоносную рыбу. Нужно просто играть с ней, танцевать под плачущую флейту, говорящую гитару, а также и смешные жестяные барабанчики. Она сама плывёт на звук. А я придумал еще и уздечки из волосяных водорослей, за которые сейчас мои дети тащут Карпушку над заранее заготовленными ровными бороздами Великого Посева.

Дорадо предупредили меня о времени, когда с суши на море придут морские волки. Они будут убивать кричащую рыбу. Они будут убивать себе подобных. Но они убегут с земли от напитанных божественным планктоном детей Махора. Рыцарей, котрые назвали себя Плантагенетами и поставили маяк на мол Кентайр. Или как-то по иному назвали себя наверху эти дети повелителей планеты? Но зачем я о них? Моим детям надо знать не очень много о морских волках, которые будут убивать только на море, а к нам, в глубину тихого сада, они не пройдут. Разве только в металлическом одеянии с гирями на ногах. И сверху им будут качать воздух по короткому шлангу. И поднимать их будут на веревке по звонку. Смешно, они же неповоротливее в воде, чем кентайры на суше!

Неповоротливы, но не так, как рыцари на турнире при дворе славного Плантагенета, Ричарда Львиное Сердце. Мне всегда казалось, что они в своих тяжеловесных двыижениях сродни нам, кентайрам в крепких панцирях! И кони рыцарей сродни морским черепахам. И доблесть их сияет блеском золотых львиных сердец. Истинно. Ибо металлическое покрытие им нужно, на самом-то деле, не для защиты от мечей или стрел. Ибо они, как и мы, просто беззащитны перед ударами низменных человеческих эмоций. Они, как и мы, тяжело барахтаются в течениях вредоносных злостных излучений. Потому и закрывают всё тело и всё лицо сплошным забралом.

Но мне пора.

Детишки потащили Карпушку на следующее поле. Время выходить инкубусам, время поливать плодоносный планктон, ил и икру. Я давно занимаюсь инкубацией икры рыб самостоятельно, без их присутствия. То есть, как только они отметали, я, чтобы они не пожрали свою икру, накрываю её вместе с камнем или фрагментом субстрата и натягиваю над полем подготовленный заранее купол-инкубатор. …и – о, да! – отгоняю господ хромисов, так как эти господа постоянно пожирают икру, свою и чужую.

На краю поля Ланселот разговаривает с Мерлином. Немного нервничает. Замолкает при виде меня. Мерлин продолжает своё поучительное бурчание:
- О, молодой сэр Ланселот… Последним путешественником по суше в этом типе металлоидного покрытия был гидальго Дон Кихот. И его перемололи мельницы тяжелого ветра. Еще тогда. А сегодня, в потоках тяжелого лживого излучения миллионов телеканалов и миллиардов мобильных телефонов, ваш добрый дух воспламенится уже в полосе прибоя…

Нет, ну что за вечное неудовлетворение гложет Ланселота? Даже в час, когда весь грунт удовлетворен падением небесной манны Великого Нереста, о, великая милость Кентайра!

Хорошо. Тихо. Спокойно.
Творится Таинство Тахыт-котль-Торума.