Знать знаки значит ли, что зна-
ние - и знамя и знаменье?

Само себя из самости разнять,
как пальцы распрямить и стиснуть в жменю.

Над скифским срубом новая весна
смолой рисует лучные узоры.

Сарматский слог хранят в печали сна
гориты, акинаки - на дозоре.

Елена Евгеньева 08.01.2010 16:31

Знать Знаки Знамени
Лететь в вечернем пламени
Не остужаясь в зимнем вираже
Опять зачем-то надобно душе...

Михаил Порядин 08.01.2010 17:16

Три дня штормила Ладога. Холодные тяжелые волны катились по огромному озеру. Пуст был православный причал на островке перед городом Приозерском. Каждое утро выходил к нам навстречу широколицый бородатый сторож: "Нет сегодня корабля. Но будет. Должен быть еще один рейс перед окончанием навигации".
Осень позолотила аллеи в старом парке Приозерска, порывы ветра рассыпали мелкий дождичек. Мы укрылись от непогоды в музейном крепостном комплексе "Корела". Маленькая, но очень гордая крепость. У ворот справа - русский штандарт 1310 года, слева - финский штандарт 1254 года. А внутренние ворота обиты нагрудниками шведских рыцарских панцирей в 1703-м году. Великий царь Петр Алексеич повелел обшить оным украшением врата сии. Назло надменному соседу.
Дело, конечно, прошлое, но и вчера еще шведский посол с негодованием отвернулся от этого памятника старины, с улыбкой рассказывают работники музея. А кому приятно? Великую Британию крепко утюжили, до американской Гренландии смело добирались могучие варяги, а тут, у себя, почитай, дома, получали от ворот поворот.
Может быть, потому и ходили в Атлантику воевать? Ведь здесь издавна пропускали "в греки" через русские засеки только торговых гостей.
Волны истории еще более тяжелы, чем волны Ладоги. Откатывались от этих берегов славянские поселенцы не раз. Тихие карело-финны сжигали русские деревянные засеки и заселялись в свой пограничный городок, который звали "Какисаама". Что и отмечает штандарт-1254. Может быть, так бы оно и было на века, если бы Русь по сей день была монгольским улусом. Но ушла монгольская волна, растеклась по огромной Среднерусской равнине тьма народов, посланных могучей волей правителя Великой Степи. Обновленная азиатской кровью славянская империя повернулась лицом на Запад. И в 1310 году вновь российский флаг водружен на главной башне Корелы.
Новые смутные времена обуяли Русь, опять сюда пришли шведы, заставили местных поселян построить на месте засек добротную каменную крепость. Которую, в порядке освоения Балтики, прибрал к хозяйским рукам Петр Великий. С тех пор граница ушла дальше на север, за Иван-город, а здесь сохранили небольшой гарнизон и крепкий острог. Добротные стены цепко хранят тайны истории. По крепостному дворику гуляли домочадцы самозваного императора Емельяна Пугачева. Две жены и дети. Сын Пугачева был буен нравом в батюшку, поэтому частенько вместо прогулок получал отсидку в подвале-карцере. Зато дамы отличались усердием и любовью к простому труду на огороде. Что поощрялось, как явный признак казачьего, почти пролетарского происхождения, титулованных заключенных.
Первая жена была от бога, обычная казачка. Вторая жена, юная красавица, была дарована императору бунтарей от уральского казачества, всего-то и пожила с незаконным супругом три дня и две ночи. А потом уж только в день казни свиделись. Вот ведь, - горькая женская судьба: две ночи побыла императрицей не по своей воле, а потом всю жизнь несла крест.
Старшая, брошенная жена, естественно, никогда не поддерживала имперские притязания Пугачева. Не столь за державу было обидно, сколь за развал семьи. Так она и объясняла простому народу во время агитационных антипугачевских поездок по Руси Великой: "Загулял мой Емеля". Ее слушали, но все-таки самозванца нарек императором сход вольного народа, бытовало в этом вольном народе свое мнение о легитимности незаконно избранного Петра III. Соответственно - действующая власть сделала свои поправки в отношении к статусу его семьи.
Свидетельниц пугачевского бунта с удивлением встретили здесь герои-декабристы. Дворянин Кюхельбекер в письме из этих застенок гордо сообщал друзьям, что мог бы жениться здесь на принцессе российского престола. Если бы, конечно, не был истинным демократом по духу. Почему-то даже в учебниках советской эпохи не был описан этот стык двух периодов русской революционной истории - декабристы и семья Пугачева в одной тюрьме. Такой выигрышный политический брэнд преемственности бунта! Но, конечно, слишком добродушным выглядит кровавое самодержавие. Даже в гуманной Европе в те времена казнили бы всю родню неудавшегося претендента, а у нас на казенном довольствии держали зачем-то. Был и такой скандал: младшая Пугачева родила ребенка от одного из комендантов крепости. Младенца Господь прибрал, чиновного любовника перевели в Сибирь, на какое-то время был введен строгий режим содержания красивой узнице, а затем все опять потекло плавной чередой одинаковых дней тихого забвения, вплоть до упокоения всех Пугачевых на крепостном погосте.

Три дня мы листали страницы далекой и близкой истории. Читали древние карты Валаама. Финское название острова - Валамо. Это название созвучно для древних славян имени бога Велеса, для викингов - это отражение имени обители богов и павших в битве героев - "валгалла". Мы очень мало знаем о дохристианской истории северных народов, но, например в Книге Числ первым провозвестником Христа назван волхв Валаам, сын Веоров, муж с открытым оком. В средневековом комментарии немецкого доктора теологии Иоанна Хильдесхаймского (XIV век) к этим страницам Ветхого Завета, говорится:
"Сей Валаам начал волхвовать, и говорил: рождается муж, который восцарствует над всеми язычниками. Из-за сего Валаама произошла распря между иудеями и христианами. Ибо иудеи говорили в своих книгах, что-де Валаам был не пророком, а пустосвятом. Христианские же книги говорят, что он был язычником и первым, кто чудесно провозгласил вочеловечение Христа и приход к Нему трех святых царей-волхвов".
А в те времена, когда Валаам чудесно пророчествовал "сыны Израилевы бежали из Египта и покоряли себе все близлежащие земли, и страх и трепет пред ними охватил все народы Востока, и вовсех царствах восточных никто не дерзал и головы поднять".
И тут язычникам предрекается сильный, объединяющий всех властитель: "тогда все старейшины и весь народ Индии и Леванта уповали, чтоб сие сбылось". Естественно, люди Моисея пресекли эту агитацию: "Убили Евия, Рекема, Чура, Хора и Реву, пять князей мадиамских, и Валаама, сына Веорова, убили мечом сыны израилевы".
В этой записи из Моисеева Пятикнижия рядом с именем Валаама звучат привычные для славянского читателя имена - Чур (бог очага). А Хор и Рев - чем не Хорив? Помните - Киев основали Кий, Щек, Хорив и сестра их Лыбедь? Можно считать это созвучие случайным, а можно и предположить, что и сам Валаам из наших, и князья рядом с ним - тоже братья-славяне. Есть и такая версия библейской истории на данном историческом этапе.

Мы привыкли считать, что христианство на Руси началось с крещения киевлян князем Владимиром. Однако св. апостол Андрей Первозванный уже в I веке утвердил крест на валаамских скалах. Предание народное указывает место на берегу Ладоги, откуда отчалила ладья Ондриева на Валаам - близ села Одринцево. Пришел сюда апостол не случайно: были здесь уже святилища язычников, места почитания древних богов. Христиане стремились передать веру в Единого Бога Отца Небесного, именно людям, почитающим силы Матери-Природы. Апостол Павел, бывший Савл, сам называл себя - "апостол язычников".
На севере вера в нового бога приживалась нелегко. Наши язычники были не такими уж темными людьми. Была у них даже своя, руссо-руническая письменность. Огромный камень-валун лежит на дороге из Валаамского монастыря во Всехсвятский скит. На валуне сейчас стоит каменный крест XIX века. А на поверхности камня сохранилась руническая надпись, состоящая из девяти выбитых на камне знаков. Валун, таким образом, является "знаменьем", как в Древней Руси называли предметы, отмеченные подобными знаками тайнописи. Наиболее вероятной представляется расшифровка: "Божества твердыни таинство незабвенно". Вполне возможно, что надпись говорит о таинстве христианского Бога. Потому и зашифрована тайным русско-варяжским письмом, так как на самом Валааме в те годы располагались только языческие святилища. А сохранилась эта надпись потому, что была начертана христианами. Иначе быть бы ей уничтоженной почитателями новой истинной веры вместе с иными языческими знамениями.
Основание православного монастыря ученые относят к X веку (он, таким образом, оказывается древнейшим на Руси), но документальных подтверждений в летописях этому нет. За исключением записи о прибытии на Валаам преподобного Авраамия Ростовского в 960-м году. Отмечается, что Авраамий увидал весьма крепкое монастырское хозяйство. Поэтому некоторые ученые считают основателями монастыря кельтов, которые спасались здесь в IX веке от преследования варягов. Существует точка зрения, что монастырь сначала был посвящен Троице. Это не противоречит кельтской гипотезе: Троица особо чтилась в Ирландии. Кстати, в книжной графике Валаама сохранились кресты характерной кельтской формы.
Почему носители веры в животворящий Крест стремились в эти земли и воды со всех сторон света? Ныне наиболее почитаемые на Старом Валааме святые Сергий и Герман пришли с Востока. Но восточнее Валаама не было христианских церквей - известных ныне - так может быть это были странники из числа искателей Беловодья? Неисповедимы пути земные человеческой веры в Отца Небесного.

Утром четвертого дня было радостно и многолюдно на монастырском причале. Из Питера пришли автобусы, привезли школьников. Дети, шумели, смеялись, ели чипсы, пили из жестяных баночек "колу".
Уже знакомые нам православные паломники сбились в отдельную темную стайку, отличную от пестрой толпы и одеждой самых скромных тонов, и напряженными спинами. Даже вологодская бабушка-хохотушка, которая еще вчера очень солнечно улыбалась, когда каялась во грехе излишнего веселия, и та как-то присмирела. А более опытная ярославская паломница надменно сокрушалась, что и на Валааме самом, за стенами обители святой, - народ вечно пьян и нехорош.
Когда мы еще шли по берегу к причалу, то видели, как с ее спиной яростно спорила девчушка родом с Валаама, которая нервно курила в стороне от общей группы. Она рассказала нам свою житейскую историю уже потом, на корабле. Обычная история деревенской девчонки в столице. В деревне Валаам люди живут не более святые, чем в деревне Ватикан. Рыбачат. Огороды возделывают. На рыбацких лодках, между прочим, вся земля на Валаам завезена, а бог дал Ладоге только голый камень, круглый, как черепаховый панцирь! - запальчиво утверждала девушка, рожденная на Валааме.
В общем, в нашей небольшой группе мы оказались в роли интеллигентской прослойки между святыми и грешными. Курить захотелось жутко, но не накалять же обстановку накануне посадки. Я попытался пошутить со строгими старушками. Сказал им, что и Христос не в монастырях искал учеников, а среди беспокойных рыбаков. И вряд ли в древние времена простой народ был более свят, нежели ныне. Получилось не смешное высказывание, и не умиротворяющее, но все-таки замолкли спорящие. И пошли мы единым контингентом на наш ковчег: святые сестры, блудные дщери, среднего достатка предприниматели и мастеровые литературного труда.
Путь наш по волнующейся Ладоге занял добрых часа два. Погода резко менялась, налетали быстрые шквалы с дождем, постепенно усиливался боковой восточный ветер. Кораблик летел, лихо наклонившись набок Берег с одной стороны был виден на горизонте почти час. Потом мы шли, как в открытом море. Пока не появились первые точки-острова. Качка усиливалась.
Мы пили кофе в баре и слушали простые человеческие истории о главном. Чем сильнее штормило, тем более честно говорили о себе наши случайные попутчики. Они пили коньяк, потому никуда и не уходил бармен - стал бы вообще кто открывать буфет для пары чашек кофею? Разговоры со случайными попутчиками, это целый кладезь историй о поисках, потерях и обретениях. Но об этом как-нибудь в другой раз. Скажу только, что и для богатых и пьющих наше путешествие заметно отличалось от увеселительной прогулки на большом комсомольском теплоходе с дискотекой и кегельбаном, на котором и сейчас можно с комфортом прокатиться по святым местам за каких-то паршивых двести-триста долларов (от класса каюты). Такой роскошный трехпалубный теплоход мы встретили по пути. Это было, когда мы поняли, что цель путешествия близка: шалопутные школьницы дружно повязали головы платочками и натянули поверх вульгарно выпуклых джинсовых брюк вполне приличные юбки. Мы вышли на палубу.

Пожалуй, ни один из памятных мне островов так не поражает своим отличием от близлежащего материка, как Валаам. Скалы - как стены. Рассечены многометровыми трещинами. Трещины пересекаются под прямым углом, создавая иллюзию каменной кладки. И еще казалось, что дождевые осенние тучи обложили всю Ладогу и только над островом светит солнце.
Появились отметки человеческого делания. За тысячелетия существования монастыря здесь возникло без малого два десятка скитов - среди лесов и фиордов Валаама и на дальних островах архипелага. Три вершины вздымаются из ладожских вод вокруг Валаама: с северо-востока - Святой остров, с северо-запада - Предтечный и с юга - Дивный. На Святом скит преподобного Александра Свирского. На Предтеченском - Иоано-Предтеченский скит. На Дивном скита нет, там стоит поклонный крест посреди языческого круга камней. Рядом с Дивным - Емельянов остров, где совсем недавно располагался скит преподобного Авраамия Ростовского - с 960-го по 1920-й пребывал здесь этот скит.
На острове Святом, на береговом обрыве, сохранился деревянный крест середины ХVIII века. Он хорошо виден с корабля. Еще в XVIII веке Святой остров именовался "Старым Валаамом". Предание утверждает, что в пещере на Святом жил преподобный Сергий - зачинатель иноческого подвига на Валааме.
Современные ученые изучают магнетизм архипелага, получена очень символичная диаграмма. Двенадцать лучей звезды Валаама - как двенадцать святых дев вокруг Богоматери в видении преподобного Серафима Саровского, как двенадцать апостолов вокруг Христа, Бога-сына. Ипостаси бога неслиянно-нераздельны, а значит, посреди апостолов таинственно присутствует Троица - и в центре научной диаграммы есть троичный знак. Такая форма этого знака - в виде трех кругов - была знакома христианскому искусству древних кельтов. Может быть, и преподобный Сергий тысячу с лишним лет назад знал о невидимом троичном облике монастырской горы. Потому и посвятил Троице первый христианский храм Валаама.
Некоторые из святынь мы увидели, пока плыли к главному монастырскому причалу по протокам архипелага. На причале мы купили туристическую карту Валаама и решили пересечь остров по одной из троп паломников. Подошли к капитану, спросили, нельзя ли остаться на несколько дней в обители? За проезд мы уплатили в оба конца, но вторую поездку хотелось бы несколько отдалить. Ночлег нам предложили.
Капитан не удивился нашей просьбе, коротко и понятно объяснил, что это последний его рейс в этом сезоне. Что если бы боковой ветер начался на час ранее, мы бы просто не вышли из гавани Приозерска. А так как его личный опыт говорит, что к вечеру напор ветра стихнет, но завтра Ладога не пустит никого в свои воды, то нам рекомендуется через четыре часа быть на причале Главного острова. Следующий рейс - весной.
Зимовать в монастыре не входило в наши планы. Мы посетили ближние часовни и памятные кресты, зашли в музей трудовой славы монастыря, - здесь были собраны инструменты, которыми возделывали земли и усмиряли воды самые первые поселенцы острова, а также продавались изделия нынешних дней - иконки-новоделы, глиняные колокольчики очень чистого звона, крестики, расписные камушки. В общем, было что купить на память нашим веселым школьникам.
Мы сверились с картой острова и пошли в Никольский скит, ближайший к причалу. Менее часа ходу через поселения рыбаков, небольшой лесок, сумрачное ущелье, две протоки. Калитка скита была не заперта, но без благословения настоятеля входить туда было неразумно. Об этом нас предупредили доброжелательные послушники, огромные ребята в черных рясах и армейских ботинках. Они весело работали, что-то укрепляли, строили. Говорили с нами очень просто о самом сложном, но при этом улыбались с некоторой ласковой хитрецой, будто бы им было известно еще что-то. Может быть, может быть... Вера - личное дело каждого. Много людей посещает эти острова. Мало остается здесь. Много званых, да мало избранных.
Мы прошли по новенькому деревянном мосту, срубленному крепкими послушниками, и вышли на голый каменный берег. Твердь предстояла - выпукло и сильно. Стальная вода и вольный ветер над раздольем Ладоги. Ощущение оси времен. Стоишь на панцире старой черепахи, рядом стоят три слона, на плечах своих они держат Землю.
Зазвонили колокола. Мы вернулись в монастырские врата. Испросить благословения нам так и не довелось, отец настоятель был в трудах, но нам открыли дверь и мы вошли в белый сводчатый зал к главной святыне Храма - усыпальнице Сергия и Германа. Именно сюда перед большими делами приходил Петр Первый. А неделю назад здесь был Владимир Путин.
Каменная рака покрыта современным бронестеклом.
У меня был с собой образок Архистратига Михаила, подаренный мне строителями одноименного Храма в Ноябрьске. Достал я из нагрудного кармана деревянную плашечку, приложил ликом к стеклу. И вдруг почувствовал, что дерево у меня под пальцами нагревается очень быстро!
"Хоть бы пожару здесь не наделать!" - подумал я и отдернул иконку от гробницы.
Потом уже, за порогом храма, на обратном пути по бушующей Ладоге, я попытался записать впечатления, придать логику своим действиям, своим словам и движениям духа без слов. Осознать тревогу предчувствия возможного ответного дара с высот. Но об этом мы не умеем говорить в повседневности, да и в высокой вдохновенной творческой жизни такое не часто удается. Нам ведь в обычной человеческой жизни, иногда дается только дар любви земной. Редко.
Хорошо, если его удается вынести и донести. Ритм ощущений облечь в слово, которое, как уже было сказано, не более чем пыль от удара творческой мысли.

ох, что-то мне не кается...
не потому ль неймётся
что тот не спотыкается
кто не глядит на солнце?

а в детстве говорили мне
"гляди-ка лучше под ногИ!"
что ж, зря душа парила, нет?
над радугою плотною

и тела понуждением
душа к земле спускается
бьюсь лбом без просветления
и всё никак не кается...

а солнце быстро катится

а ля Ван Гог lala-mirr, pastel_, 25.01.2006, 18:54 http://skill.ru/artwork/106191.shtml

Туманность Рука Бога, фото телескопа Хаббл

фото автора

Здесь ему Великая Тишина шепнула: "Возьми этот мир".

Шепнула и ушла тишина. Вышел из устья реки Сармы холодный ветер. Прокатился рокочущий прибой по берегу Малого моря. Поперек берега пошел прибой. Так по жизни идут люди длинной воли. И вскочил Чингиз на коня, и полетел по степи туда, где спорит с бурным Байкалом желтый клык Хобой, высокий крутой мыс, с вершины которого видно другой берег Славного моря.

Здесь правит не Сарма, сюда приходит с другого берега Байкала ветер Баргузин. Далеко внизу бьются о скалы высокие волны. Играют в них, забавляются, набирают силу белые черноглазые дети нерпы. Непоколебим, спокоен грозный Хобой. Хочешь взять мир? Стань войной.

Проходил Ольхоном белый монах. Поклонялся он здесь своей великой богине Атат Лхамо. Сказал спасительное заклинание: "Идет князь мира сего и не имеет во мне ничего".

Слово не спасет воина. Сабля пусть встретит саблю, стрела пусть опередит стрелу. Не молись, не проси мира и тишины в час, когда тьма идет на воина Света, тьма людей, далеких от подобия богу-отцу. Тьма убийц. Только смерть остановит эту тьму. Убей убийцу и мир придет. Как покорная жена в дом. Мир - жена, война - муж. Жизнь - жена, смерть - муж. Люди так живут. Иди и возьми этот мир людей.

А кто лучше молодого Темуджина знает цену земли? Была за Байкалом горелая пустошь. Ничья земля. Там гулял-тешился Темуджин со своими людьми длинной воли. Пили хмельной кумыс и бились в заклады, играли силой и смелостью. И будто опился он кумыса и побился со всеми в смертный заклад, что кто от него отстанет - тому смерть.
И пустил он стрелу в коня-десятиверстца! Конь - сокровище степняка. Кто отстал - принял смерть. А вторую стрелу пустил он в свою молодую жену. Иные отстали - сложили головы. А третью стрелу пустил в старого хана, своего отца. Никто не отстал. Убил хана целый народ. Все повязаны смертью.
Манчжурские правящие дома много смеялись над ханом, который забавляется смертью своих. Послали грозного гонца: "Отдай своих лучших коней, хан Темуджин".
Закричала орда: "Война манчжурам!" Сказал Темуджин: "Нельзя воевать из-за коня". И отдал табун гонцу. Через год опять прибыл гонец гордый: "Отдай своих лучших жен, молодой хан". Старые советники тихо сказали: "Война манчжурам". Отослал советников хан. Отправил жен. И поехал в горелую степь. А навстречу ему гонец сердитый скачет: "Велено тебе - отдай горелую пустошь". Спросил хан орду: "Как быть?" Сказали степняки: "Повернем коней. Что нам это пустое место?" "Нет. Землю нельзя отдавать". И ночью повел хан орду на манчжуров. Не было стражи на границе с горелой пустошью. Взяли люди хори из рода Алан Гоа дом гордых манчжуров. Кого захотели - убили, прочих полонили. А покорных им степняков взяли в Орду. И дала Великая орда Темуджину имя Чингиз-хан. Так сказал хан своему старшему сыну Откаю: "Сумей сделать людей гордыми и гордость сделает их глупыми. И тогда ты легко возьмешь их".

Вот Чингиз-хан подозвал Откая и они вдвоем рубят дерево. Славен твой подвиг великий сухэ-нойон, топор-господин! Глупый слуга думает: "Хан дрова рубит". Шаман видит историю мира.

Великая богиня Атат Лхамо, которую индусы зовут Шримати Деви, однажды оставила свой остров Шри Ланка. Села на мула и отправилась в путь. Проехала Индию, Тибет, Монголию, Китай. Собрала дары почтения и обосновалась на горе Ойхан, в земле Олгон. Пустыня окружает Ойхан, пустыню окружает море. Это был век Девятый, если считать вехи времени по календарю забайкальских кераитов и найманов, которые верят во Христа и ведут свои дни от Рождества Христова. Долго жила здесь Атат Лхамо, вросла деревом в тайну земли Олгон. В Двенадцатом веке пришел Чингиз и высушил ее душу - черное озеро. И срубил дерево. Но богиня осталась жива. Кто-то спрятал ее душу здесь, на Ольхоне. Легко спрятать в сухой земле сухое зерно. Только дождь найдет. Подождем дождя.

Стал караван у камня Бурхан. Здесь хан зарезал второго коня. Давно не было кровавой жертвы на Бурхане. Выросло на жертвенном пепелище тонкое деревце. Семь лет всего качает тишину слабыми тонкими руками эта сосенка, подобие креста. Зря выросла здесь. Сгорит крестик на жертвенном огне.
Вышел из камня белый монах. Затушил ладонью огонь у креста и опять ушел в камень. Нукеры кинулись за ним, да очень узка щель. Не пройти могучему батыру. И камни на склоне Бурхана задвигались, заворочались, покатились, закрывая вход. Только Чужая Голова, одинокий круглый валун на вершине, как стоял, так и стоит. Не шелохнется. Князь мира сего не имеет в нем ничего.
Так вот где ты прячешь свою Атат Лхамо: в нижних покоях Ульгена! Хитро ты уберег ее, белый монах. Потому она всегда возвращается. Ветер уходит, люди уходят и вот она опять здесь - тишина. Опять воцарилась посреди опаленных засухой желтых Шарагольских долин и степных падей, изнывающих от жажды, еще более сильной из-за близости прохладных байкальских вод. Укуталась в прозрачный горячий недвижимый воздух, слушает песни жаворонка Булжамура, сына проворной утренней звезды Солбон.
Великий Чингиз-хан не верит тишине. Повелитель Индии обвился вокруг Тибета, как змея вокруг дерева. Повелитель Китая был похож на волка, залегшего в ожидании овцы. Повелитель Ирака был похож на хищную птицу кьюнг. Великий хан - это топор, топор-господин, врубающийся в дерево. Он уже срезал стрелой вершину мирового дерева, которое сильно разрослось, угрожает занять все восемь небесных стран. Упала вершина и открылись окна во дворце небесном. Увидел бог Ульген своих детей.
Быть бы благодати, но упали обломки мирового дерева на крышу железного дворца подземного царя Эрлика. Потому и ведет великий хан своих сыновей на мыс Хобой. Пусть видят. Отсюда хорошо виден далекий дым. Горят жилища курыкан на полуострове Святой нос. Бог Ульген давно не получал от них жертвы. И вот увидал он в окно железный дворец послушного врага, и разрешил он богу Эрлику выйти из подземного царства на одну ночь. И великие битвы начались среди духов и чудовищ, и долго длилась эта черная ночь. Сел Эрлик на лысого быка и вдоволь наигрался-натешился, побил много мангадхаев и сабдаков, а остальных обратил в бегство. И гнаться за ними стал, но увидел, что ночь на исходе. Так заигрался старик, что забыл о поручении Ульгена. И попросил подземный царь великого Чингиз-хана убить непокорных курыкан, а души их старый Эрлик заберет себе. Молодые красавицы будут у него под землей казанчи-поварихами, безусые юноши станут кедечи-стремянными. Когда ночная тьма овладевает светом, каждый шаман видит, как плывет по морю Эрлих на черной лодке без весла.

На вершине Хобоя зарезал хан третьего коня. Красное солнце низко висит в дыму над Байкалом. Кто лучше великого Чингиз-хана знает цену земли, неба, воды? Багровая тропа пролегла во черной воде с востока на запад.

- Холодно сегодня. Стареет твой повелитель, кровь не греет великого хана. Возрази повелителю, Елю Чу-цай! - приказал Чингис.
- Крот делает нору. Орел летит выше гор. Кроту тепло в норе. Орлу холодно перед восходом. Говори еще, я готов спорить, великий хан, - улыбнулся спутник.
- Откуда ты, китаец, знаешь, что четвертый сын Ульгена, Кара-Куш-Орел - дух моего Ольхона?
- Я не знал этого, ведь я первый раз ступил на Ольхон. Но я знаю песню о том, как сын бога спустился вороном на черную землю, поклевал мяса мертвой кобылицы и уже не смог вернуться на верхнее небо. Бог-отец оказал сыну милость, он стал орлом нашего неба. Эти слова напел мне вчера демон степной музыки у реки Усть-Орда, великий хан.
- Почему я не слышу эти песни?
- Мне нужно петь. Мне страшно одному в степи. Пою громче, песня волков пугает. Что тебе волки? К чему тебе лекарство от страха, великий хан?

Хан взял с собой на тайную тропу только китайца Елю Чу-цая, главного советника по управлению покоренными землями. Нищего китайца, у которого в собственности только книги, астрономические приборы и свитки стихов. Никому не нужны эти стихи, они не прославляют героев, они не соблазняют женщин. Странные слова шепчет демон степной музыки этому китайцу. И ночные звезды говорят Елю Чу-цаю странные слова, поют песни странствующих в том мире, где нет земного времени.

- Ты вчера пел песню - "Власть-жертва"?! Странно слышать эту песнь мне, властелину мира. Ты говоришь - ее рассказал тебе перед смертью манихей-христианин?
- Да, великий хан. Если прикажешь, я прочту тебе эти странные слова, эти строки, в которых имена будущих правителей опережают лики, полустертые историей. Но позволь мне сначала насладиться свежим ароматом твоей детской тропы, дай поэту побывать в твоем детстве!
- Ступай, дыши. Тебе трудно быть взрослым, дитя мудрости.
- Для всех тяжек час взросления, великий хан. Час, когда прежний аромат превратится в зловоние. Прежняя песнь - в шум колеса. Прежний щит - в печную заслонку. Так растет дух, явленный перед мирозданием. В малой комнате и на малом ковре меняем чешую ветхости. Что же в снегах гор и в ручьях солнца может быть омыто? Новую кожу получит обновленная мудрость.
- Много у меня одеяний. Кто увидит новую кожу великого хана?
- Народ чует новый дух незримого правителя. Ты удивился, когда улигершины впервые спели о том, что ты совершил чудесные подвиги Гэссерхана из древних песен-улигеров. Не удивляйся. Я слышу, эти камни помнят, - ты был Гэссером. И это одеяние подвига не скроет твою новую кожу, великий хан.
- Не говори мне больше.

Чингисхан не стал продолжать разговор.
Дальше они ехали молча. Они не поехали на Хобой. У скалы Трех братьев хан повернул коня резко вправо и вскоре тропинка вывела их на пологий берег в чаше Узуры. Две каменные ладони открывали путнику выход на Славное море. Здесь не увидишь другой берег. И другие острова далеко отсюда.
Два огромных орла с ярко-желтыми полосами на крыльях прилетели. Один со стороны степи, другой из-за моря. Долго кружили над их костром. Пастухи издали увидали редкое явление: гостей встречают сам Дух Ольхона и его младший брат с Заячьего острова. Принесли овечье молоко и сыр гостям, поставили в отдалении, поклонились и ушли. Не воздали почестей, положенных великому хану. Не узнали в запыленном страннике своего повелителя. Принесли, как простому путнику.
- Бесценный дар - негромко сказал китаец, прошептал почти, опасаясь нарушить молчание хана.
- Молоко и кровь. Рядом текут две великих реки жизни, - сказал Чингисхан. - Молоко питает от рождения. Потом - кровь. Реки крови напоили мой народ. Смерть врага - жизнь монгола.
- Даже до рождения жизнь человека питается кровью. И не только монголы этим живы, о великий хан, - улыбнулся китаец.
- Говори дальше.
- В первый месяц беременности плод похож на тень кончика травы. Это похоже на то, когда ранним утром при восходе солнца исчезает роса, или утром собравшиеся вечером расходятся. В два месяца он похож на смолу. В три месяца он становится похож на перо птицы. На четвертом месяце он приобретает человеческое изображение.
- Долго говоришь.
- На восьмом месяце начинает шевелиться правая рука. На девятом месяце формируется внешний вид и он начинает питаться кровью. В течение девятого месяца: первое, как гора Сумеру, второе, как гневная гора, третье, как кровавая гора. На краю этих гор кровь потоком льется в рот младенцу. Когда наступает десятый месяц, ребенок покидает материнское лоно.
- Это кровь матери, это кровь рода, это каждый впитывает кожей. Я о другом.
- Я тоже пытаюсь сказать о другом. У матери есть власть дать жизнь ребенку. У отца есть власть послать на смерть ребенка. Может быть, это и есть "власть-жертва", о которой говорил христианин-манихей?
- Говори улигер манихея.
- "Мне ли говорить о власти? Когда все глупое и тщеславное к власти устремляется. Но я говорю и утверждаю. Но наша власть иная: наша власть - жертва! Поясню немногими словами.

Когда Курновуу Правитель
Созидал Золотые Врата,
Он стремился во храм,
Но все же донес свою жертву.

Когда Соломон искал власть красоты,
Когда символом Суламифи был показан
Символ нечеловеческой правды,
Он все же остался царем
И донес свою жертву.

Когда духовный учитель Тибета Аллал-Минг
Стремился в горы, где впервые предстал ему Бог,
Он все-таки остался в долине
И принял чашу.

Когда шейх Россул ибн Рагим
Стремился передать власть сыну,
Он все же услышал Голос
И отдал все, чтобы дойти.

Когда учитель Ориген отдавал
И телесное, и духовное, лишь бы
Научить их последнему преданию Христа,
Он все же сохранил тяготу Учительства.

Когда Сергий из Радонеги уклонился
От престола Митрополита,
Когда он стремился говорить со зверями,
Он все же остался строить дома общежитий,
И он сохранил около себя учеников.

Когда Акбар, названный Великим,
Слагал камни единения церкви,
Душа его стремилась под дерево мудрости,
Где сходило ему просветление,
Но он все же остался на ступенях трона.

Зная, что есть подвиг,
Зная, что есть власть-жертва,
Если, утверждая завоевание, произнесете:
- Господи, да минет меня чаша сия! -
Значит, вы уже имеете право творить,
И дух ваш уже несокрушим.

Запомните эту книгу о жертве,
Ибо она дает нам врата к завершению и готовности.

А будучи готовыми, вы знаете все.
Ибо вам все будет открыто и принесено,
и рассказано.

Но только откройте уши и запомните.
А главное, читайте и повторяйте,
Ибо часто оболочка ваша затемняет знание духа.

И, глядя на сужденный пожар,
Вы скажете: "Вот почему вчера я вынес вещи мои".
И глядя на молнию, вы преклоните голову,
Почитая веление Бога.

Я сказал, я заповедал, - храните".

Китаец закончил читать, но все еще лежал, закрыв глаза, положив правую руку на грудь, словно покачивая свое сердце, как дитя, в такт отзвучавшей песне.
- Кто был Сергий Радонежец? - спросил хан.
- Это имя - сужденный пожар пророчества. Через триста лет придет кроткий святой и благословит урусов на страшную битву с твоими правнуками, мой повелитель.
- Вчера на берегу Усть-орды палач вырвал сердце манихея и скормил своей собаке. Этого мало, - задумчиво сказал хан.
- Что, мой повелитель?
- Скажи палачу: убить и сжечь собаку. И детей этой собаки.
- Повелитель, а я? Ведь я храню в груди эти слова.
- Ты не монгол. И не собака монгола. Ты даже не китаец. Ты не знаешь, кто ты. Когда тебя сожгут, твоя кость будет легкой и белой. Моя будет черной. Запиши мою волю. Когда меня сожгут, никто не должен знать, где лежат мои кости. Но дорога ко мне должна быть. Широкая дорога, шире тех, что я строю к могилам моих славных батыров и военачальников.
Ты знаешь, как сделать это.
Ты сделаешь.

Люди говорят - прах Чингисхана навеки вернулся на Ольхон. Но никто не знает, где могила великого повелителя. На тысячу лет наложено заклятие на это знание. Ждать осталось - двести двадцать четыре года.
Не зарастает тропа Чингиса. Нельзя знать, но разве может женщина молчать? Ушла в покои Ульгена шаманка Одегон. Но свято место не пусто. Приходят люди на мыс Бурхан. Каждый вечер шепчет на чуткое ухо свои сакральные тайны светлая Тишина, жена Кара-Куш-Орла, духа острова Ольхон.
Каждому мальчишке здесь достоверно известны слова завещания Великого Воина - "дорогой ко мне будет Байкал".