Не монаху чета, и монарху не лучший престол. Молоко на устах горьким мёдом морочит, аж - жуть! Я считал то чертей, то слонов, и сбивался на «сто». Начинал новый круг, понял вдруг, что опять не уснуть.
А ночные ветра, задыхаясь, трубят в зычный рог. То гостей привечают, то гонят, по-барски, взашей. Я тебе подарю самый лучший и светлый чертог. Но, скажи, кто возьмётся тогда сторожить сторожей?
Лезут чёрные крысы в колодцы с прозрачной водой. И казённая нежить, с обидой на сладкую жизнь, Объясняет мне серому-сирому - кто я такой… Знаешь, юноша с дудочкой, мы уже заждались.
Отворяйте шалманы, поите служилых людей. Созывайте шаманов, зовите слепых ворожей. Я тебе подарю самый светлый и важный из дней. Но, скажи, кто возьмётся тогда сторожить сторожей?
На заснеженной башне вороны черней черноты. Ещё час – было страшно, теперь веселей весела. Неизвестные в темени вдруг обретали черты. А мычанье и рык, отчего-то, слагались в слова.
В этой ярмарке всё хорошо, не под стать карусель. То свистит, то кружИт хором злым шестерёнок-ножей. Я тебе подарю самый умный и скромный музей. Но, скажи, кто возьмётся тогда сторожить сторожей?
В театре
Подспудно, исподволь, но вдоволь… Не торопись до топи, тополь! Не требуй топора, натура. Не натюрморт, чай, не пейзаж. На полусонный бельэтаж С балкона рухнула культура, И покоробила кураж. Искоренённого авгура Тут не спасёт вселенский стаж. Добраться б только до буфета! Клаксон, растёшь ли до кларнета? Букеты метили в венки! Виновники лобзали судей, Подручным проча пуд подспудий. Эвенки, янки, ринги, пьянки – Подмостки встретили в штыки! А на безрачье жаба пудель. И даже думать не моги, Что я Отелло не сыграю. Запястья ловко разминая, До вашей шеи дотянусь! Спасал ли Рим спесивый гусь? Плебейская ли песня спета? Плейбой сгорел внутри поэта. Холсты покинули треножник! Чертополох не подорожник. Из подорожной чепуху Гони в три шеи – не доедешь! И то – скажу, как на духу, Бывает так, что вроде - бредишь, А чью-то душу бередишь. По нраву париям Париж. По паре каждой твари встретишь. Чего, тогда ответь, грустишь, На катафалк роняя фетиш?
***
Разрезать день кивком резонным, Объевшись белены с утра. Влететь утёнком беспризорным В пучину птичьего двора. Собратьям поклониться в ноги…
Но, мы не могем!
Не всё же ночь в себе толочь-то Не сволочь, чай, а высший чин. Из мрачных скважин к потолочью Летит почин змеиной почты. Почти, возвышенный почин! Так – наблюденье, среди прочих… Получше б уложить слова…
Но, мы не хочем!
Доколе пестовать строку, Что колобком в сусек влачится? Наречь Подругою лисицу. И, в святцах пребывая, вдруг Узреть цесарку на лугу. И удивиться – Эко! - птица! Летать вот также не могу!
И не хотится!
***
Век стоять горою ледяною. Хорошо ли в омут головою? Я пусть не согрею, так повою Волком. Острые полозья – справны санки. К осени колосья хлебом станьте, Клевером душистым. Тише, Волны.
У реки-кормилицы заботы – Отнести плаксивых на болота, Накормить их вдоволь горькой клюквой, Редькой. Невеликий смак, да смеху ворох. Прошлогодний мох – вам будет порох. Прошлогодний снег вам будет впору Снедью.
А там поминайте прахом-лихом, Только я уеду сразу, мигом. Пеленайте память драным мехом. Плисом. Я же за далёкой стороною Стану прозорливою совою, Стану простодушным Лисом.
Собирай потешный полк, Емеля, Да веди в кромешный мрак, не медля. Если не по щучьему веленью, Значит, по какому? Головою в омут… Сединою в косы… Запрягай морозы, Мельник…
