Слово "трубадур" не было образовано непосредственно от романского слова, обозначающего "поиск". Они были искателями только в том смысле, что это слово было наиболее приемлемой натурализацией первоначального термина, являвшегося арабским словом и образованного в результате игры слов. Первое из этих слов, использовавшихся суфийскими поэтами, образовано от корня РББ (виола). Как отмечал профессор Николсон, это слово употребляли по отношению к себе Хайам и Руми (Р. А. Николсон, "Избранное из "Дивана Шамса Табризи", стр. XXXVI и далее). Второе является производным от корня ТРБ. Если к корню РББ присоединить еще один звук, то полученное слово - РаББаТ - в буквальном переводе будет означать "дама, госпожа, женский идол".
Как постоянно отмечается в нашей книге, суфийские названия для особых понятий даны с величайшей внимательностью и учетом поэтического соответствия данной ситуации. Следует помнить о том, что вторая часть слова "трубадур" представляет собой просто испанский суффикс, не имеющий никакого отношения к первоначальному смыслу слова.
В словаре можно обнаружить десять основных производных от корней РББ и ТРБ, которые могут служить описанием деятельности группы людей:
1-ТараБаБ = делать благоуханным, воспитывать ребенка.
2.РаББа = собирать, управлять людьми, иметь авторитет.
3. ТаРаББаБ = претендовать на главенство,
4. РаББ = Господь, Бог, Мастер.
5. РаББаТ = дама, госпожа, женский идол.
6. РиБаБ = соглашение, друзья, десятина.
7. МаРаБ = сборщик, жилище, место для собраний.
8. МаРаББаБ == консервы, сладости.
9. МуТриБ = музыкант, последователь суфийского учения, учитель, руководитель (проф. Э. Палмер, "Восточный мистицизм", стр. 80).
10. РаБаБ = виола, эпитет суфийского певца, использовавшийся Руми, Хайамом и другими.
Следовательно, с точки зрения суфийского употребления этих слов, мы имеем дело не с направлением арабской поэзии, а с усилиями группы с учителем, причем тема любви представляла часть этих усилий. Идеализация женщины или игра на виоле представляет собой незначительную, но тем не менее составную часть этой деятельности.
Учения суфийских школ включают в себя все элементы, связанные с особым термином "трубадур". Суфии встречаются в определенных местах для собраний. Некоторые из них живут в монастырях (РаБАТ), упоминание о которых до сих пор сохраняется в названиях таких испанских местностей, как Аррабида, Рабида, Рапита и Ребеда. Они называют себя "влюбленными" и "мастерами" (другие называют их также). Несмотря на то, что они мастера, они являются одновременно, как они сами часто подчеркивают, "рабами любви". Они играют на виоле и пользуются особым паролем, в состав которого входят два аллитерирующих слова ("сладости" и "возлюбленный"), для того чтобы подчеркнуть или напомнить, что название группы имеет несколько различных, но взаимосвязанных значений. Эту фразу можно приблизительно перевести как "быть дорогим" (РБ) или "не обращать внимания на вранье" (РБ). Они говорят о божественном, как о женщине, идоле, госпоже. Испанец Ибн-аль-Араби ("величайший мастер" суфиев) так часто использовал эти образы, что был обвинен в богохульстве.
Трубадуры представляют собой ответвление одного из суфийских направлений, деятельность которого первоначально была связана с его названием, которое и осталось за ними после того, как многие другие стороны их деятельности были забыты. Арабы завоевали Испанию в начале VIII в., а суфийские школы начали бурно распространяться там в IX в. Первые произведения провансальских поэтов датируются концом XII столетия. Несмотря на то, что суфийские влияния в деятельности трубадуров ощущаются уже довольно слабо, связь между настроем их произведений и подлинными суфийскими материалами была замечена даже теми, кто не обладал специальными знаниями об их внутренней взаимосвязи. Эмерсон сравнивает великого суфийского певца любви Хафиза с трубадурами, считая, что в своем творчестве они сумели выразить истинную суть поэзии: "Почитайте Хафиза и трубадуров: все гении считали эти произведения основой и наилучшим средством против пустословия и поэтической фальши".
В "Белой богине" Роберт Грейвс отмечал, что за поверхностным содержанием поэзии трубадуров кроется нечто более глубокое. Работая над книгой в тот период, когда он еще совершенно не был знаком с суфизмом, Грейвс понял, что на поэзию трубадуров оказал влияние некий фактор, изменивший ее первоначальный смысл и направление:
"Воображение играло незначительную роль в развитии греческих, латинских и палестинских мифов, а также мифов кельтов до тех пор, пока норманно-французские трубадуры не превратили их в несерьезные рыцарские романсы. Все они представляют собой описание религиозных обрядов и событий, вполне достоверных с исторической точки зрения, если понимать их язык и сделать скидку на ошибки при переписке, непонятные места или полностью устаревшие ритуалы и сознательные изменения, вносившиеся по моральным и политическим соображениям" (Издательство "Фабер и Фабер", Лондон, 1961, стр. 13).
Для того, чтобы сориентироваться и почувствовать атмосферу тех дней, когда суфийские идеи через поэзию и музыку оказывали непосредственное влияние на формирование западной мысли, не утратившей своей актуальности и до сих пор, мы можем обратиться к книге французского специалиста по истории средневековья Мишле (Жюль Мишле. "Культ сатаны и колдовство", перевод А.Р-.Аллинсона, Лондон, 1960, стр. 71 - 73).
Он пишет: "Несмотря на упадок военной мощи мусульман, мрак схоластического христианства сменяется светом и теплом мусульманского уклада жизни". Картина, которую он рисует, ясно показывает, влияние именно суфийских, а не "арабских" идей. Может сложиться впечатление, что этот отрывок составлен с особой целью. Само существование этого отрывка свидетельствует о том, что Мишле интуитивно ощущал влияние некоего фундаментального процесса, подобно тому, как поэты Эмерсон и Грейвс почувствовали суфийский импульс в поэзии Хафиза и трубадуров.
Мишле сообщает нам, например, что Данте и Св. Фома Аквинский относились к Сатане одним из двух способов - либо чисто по-христиански, "гротескно и грубо, считая, что он остался таким же, как в первые дни, когда Иисус мог заставить его войти в стадо свиней", либо по-иному (по-суфийски), когда они видели дьявола в "искусном резонере, схоласте-теологе или пустослове-юристе".
Мишле подчеркивает также, что под влиянием Ислама Запад по-новому стал относиться к таким вещам, как любовь, материнство, искусство, цвет, талант. Такое же отношение характерно для идей и деятельности суфиев, а не фанатичных схоластов мусульманской Испании, которые в 1106 - 1143гг. публично сжигали книги одного из величайших суфиев Газали:
"Из Азии, которую эти люди считали уничтоженною, поднимается новая заря. Ее сияние ни с чем не сравнимо, ее лучи проникают очень далеко, разгоняя густой туман Запада. Этот мир природы и искусства грубое невежество называло проклятым, но сейчас этот мир начал побеждать своих завоевателей в мирной войне, где оружием его была любовь и материнское обаяние. Никто не может устоять перед его чарами, все околдованы, ни у кого не осталось ничего такого, что можно было бы считать чисто европейским. Восток засыпает нас своими богатствами: ткани и шали, мягчайшие ковры, тонкие расцветки изделий ткачей, специи и блистающая сталь дамасских клинков убеждают нас в нашем собственном варварстве... Найдется хоть один здравомыслящий человек там, где здравый смысл столь редок, достаточно твердый, чтобы воспринимать все без головокружения и возбуждения... Найдется ли один ум, еще не до конца окаменевший и кристаллизовавшийся под влиянием бесплодных догм Фомы Аквинского и все еще свободный настолько, чтобы воспринимать жизнь и живительную силу жизни? Три кудесника (Альберт Великий, Роджэр Бэкон и Арнольд из Виллановы берут на себя трудную задачу и с помощью внутренней силы разума прокладывают себе путь к источнику естества, но обладая смелостью и бесстрашием, их гений не имеет и не может иметь приспособляемости и силы народного духа".
Частично дорога влиянию суфизма была закрыта. Запад перенял у Востока роскошь, любовную поэзию и привычку наслаждения жизнью. Однако некоторые элементы, необходимые для целого, но совершенно немыслимые без живых суфиев, остались почти полностью неизвестными. Образ суфийского Руководителя, представленный на Западе в искаженном виде некой таинственной, близкой к оккультизму фигуры, сохранился в некоторых неожиданных областях. Большинство людей слышало о нем, но никогда не встречало.
далее...
http://shah.sufism.ru/sufi13.htm#gb23

Между учителем и учеником существует определенное взаимодействие, которое
едва ли могло бы существовать, если бы не было учителя. Для того чтобы
слова, действия и сотрудничество стали истинно суфийскими, требуется наличие
трех вещей: учителя, ученика и общества или школы. Именно об этом говорит
Руми в следующих строках:
Ильм - омузи тарикиш кавли аст Харфа - омузи тарикиш фа'ли аст Факр -
омузи аз сухбат каим аст.
"Науку познаешь с помощью слов,
искусство - с помощью практики,
а отчужденность познается в компании".
Поскольку сам метод изучения необходимо изучить, Руми в другом месте говорит:
"То, что обычному человеку кажется камнем, для знающего является
жемчужиной".
Функция учителя заключается в том, чтобы подготовить ум искателя к осознанию
своего предназначения. Для того чтобы добиться этого, человек должен понять,
в какой степени его обычное мышление сковано различными предположениями.
Пока кандидат не добьется этого, он не сможет достичь истинного понимания
и будет годен только для участия в деятельности более обычных организаций,
которые учат его мыслить в соответствии с определенными образцами: "Открой
двери своего разума, когда придет понимание, ибо ты беден, а оно богато"
(Руми).
В определенном смысле суфизм можно рассматривать как борьбу против использования
слов для установления определенных образцов мышления, которые удерживают
человека на некой стадии неспособности или же заставляют его служить организациям,
не представляющим собой в конечном итоге никакой эволюционной ценности.
Одного суфия как-то спросили, почему суфии используют слова в особом смысле,
по возможности, наиболее удаленном от их привычного значения. Он ответил:
"Подумайте лучше о том, почему обычный человек страдает от тирании
слов, которые привычка делает неподвижными до тех пор, пока они служат
только в качестве инструментов".
Связь между учителем и учеником в суфизме невозможно понять в отрыве от
самого учения. Один из аспектов этого учения находится вне времени и пространства.
Он соответствует определенным элементам учителя и ученика, которые обладают
равным статусом. Еще одна часть этого учения заключается во всех многочисленных
аспектах, на которые обычно сознание человека разделяет опыт, жизнь и
мир форм. Взаимодействие особого рода приводит к трансформации. Таким
образом, это взаимодействие в конечном смысле намного превосходит обычные
рамки обучения и изучения. Суфийский учитель выше человека, передающего
формальное знание, он выше человека, находящегося в гармонии с учеником,
он выше механизма, передающего определенный запас информации, накопленной
им. Он обучает большему, чем методам мышления или определенному отношению
к жизни, он обучает лаже большему, чем потенциальной возможности к саморазвитию.
В предисловии к книге, которая быстро стала классической в середине XX
в., чешский профессор Эрих Хеллер касается вопроса изучения литературы
и в особенности ее преподавания. Он говорит, что учитель "выполняет
задачу, которая кажется неосуществимой, если применять научные лабораторные
методы, он обучает тому, чему, строго говоря, обучить невозможно. Это
можно только "схватить" подобно страсти, пороку или добродетели"
("Ум, лишенный наследства", Лондон, 1952.)
Однако функция суфийского учителя еще более сложна.
В отличие от учителя литературы, он не имеет никакой задачи в обычном
смысле этого слова. Его задача состоит в том, чтобы быть и быть самим
собой, и если его бытие функционирует правильно, оно поможет ему выполнить
свою миссию. Именно поэтому не существует никакого различия между общественными
и частными функциями суфийского учителя. Тот, кто по-разному ведет себя
в классной комнате и дома, кто имеет профессиональное отношение или применяет
так называемый особый подход, не является суфием. Суфийский учитель обладает
внутренним постоянством. Может казаться, что его внешнее поведение изменяется,
но внутренняя его индивидуальность остается единой.
Актер, который "входит в роль", не может быть суфийским учителем.
Мужчина (или женщина), который столь увлечен своей официальной ролью,
что забывает обо всем под влиянием временных проявлений своей личности,
не может быть суфийским учителем. Не обязательно быть столь же продвинутым,
как Уолтер Митти (образ, созданный Джеймсом Тарбером), чтобы прочувствовать
"сложность". Это состояние доступно лишь тем, кто уже достиг
одной из низших ступеней суфийского знания. Человек, который может изменяться
под влиянием временных проявлений своего характера, не может быть учителем.
Привычка к изменениям личности так глубоко укоренилась в обычных людях,
что "исполнение роли" стало уже социально приемлемой вещью.
Для большинства стадий этого привычного социального процесса характерно
влияние синтетической или изменяющейся личности. Само по себе это не считается
злом, но с суфийской точки зрения такая личность является верным признаком
незрелости.
Внутреннее единство личности, которое проявляется разными способами, означает,
что суфийский учитель не имеет ничего общего с поверхностной, идеализированной
личностью буквалиста. Спокойная, никогда не изменяющаяся личность, равнодушный
мастер или человек, внушающий только благоговейный страх, человек, который
"никогда не меняется", не может быть суфийским мастером. Аскет,
достигший отрешенности от вещей этого мира и являющийся поэтому поверхностным
воплощением того, что кажется поверхностному человеку образцом отрешенности,
не является суфийским мастером. Объяснение этому не надо долго искать.
Статичное бесполезно для органической жизни. Человека, который всегда
спокоен и собран, насколько об этом можно судить, подготовили к исполнению
этой функции, функции отрешенности. Он "никогда не проявляет волнения",
следовательно, лишая себя одной из функций органической, а также ментальной
жизни, он тем самым сужает круг своей деятельности. Перетренированный
человек превращается в гору мышц.
Для суфия отрешенность (разделение) является всего лишь одним из аспектов
динамического взаимообмена. В своей деятельности суфий использует чередование.
Интеллектуальная отрешенность полезна только в том случае, если она помогает
человеку что-нибудь сделать в конечном итоге. Она не может быть конечной
целью ни одной из систем, занимающихся проблемами самореализации человека.
Естественно, что в нежизнеспособных или фрагментарных метафизических системах
средства становятся целью. Достижение отрешенности, неподвижности или
доброты (каждое из этих состояний является одним из аспектов развития
любого человека) считается столь необычным, желательным самим по себе
и столь редко достижимым, что последователь подобной системы так и "останавливается"
на этих состояниях.
Следующая стадия этого процесса выражается в поисках объяснений, цель
которых состоит в том, чтобы доказать, что достижение стадии отрешенности,
аскетизма или любой отдельной стадии развития обладает некоторым высшим
или абсолютным значением. "Такой-то достиг полной отрешенности и
потому стал озаренным", - подобные и многие другие вещи становятся
легендами. В данном случае одно, конечно же, не является следствием другого,
но людям кажется, что это именно так. В Западной Европе от вполне разумных
в других отношениях людей можно услышать такие вещи:
"Такой-то - удивительный человек, он может управлять работой сердца.
Я всегда советуюсь с ним о своих проблемах". Если тому же человеку
сказать: "Такой-то - удивительный человек, он может печатать до 800
слов в минуту. Посоветуйтесь с ним о своих проблемах", - ответом
будет немедленное негодование.
Если он говорит вам, что, стоя на голове, можно достичь какой-либо мистической
цели, он должен сначала убедить вас, что эта цель уже действительно была
достигнута благодаря подобной методике. Это можно назвать позитивным утверждением,
которое можно принять или отвергнуть. Суфийский метод обучения охватывает
более широкую область. Заостряя внимание ученика на необычных темах и
практикуя целый комплекс видов деятельности, коллективно именуемых суфизмом,
учитель старается сделать доступными для него те материалы, которые помогут
развитию его сознания. Как отмечает сэр Ричард Бартон, его методы даже
могут показаться разрушительными, но в действительности они являются "истинно
восстанавливающими". Именно это имеет в виду Руми, когда говорит,
что для того, чтобы найти сокровище, нужно разрушить дом. Человеку не
хочется разрушать свой дом, даже если сокровище намного полезнее для него,
чем это сооружение, к которому (мы можем допустить это для большей наглядности)
он не питает особой привязанности. Руми говорит, что сокровище "будет
наградой за разрушение дома". В данном случае никто не говорит о
том, что яйца следует разбивать еще до того, как из них можно приготовить
яичницу, нет, речь идет о ситуации, когда яйца сами разбивают себя, чтобы
обрести способность к стремлению стать яичницей.
Таким образом, суфийский учитель, который является "руководителем,
философом и другом", занимается деятельностью, которую можно считать
многофункциональной. Как руководитель, он указывает Путь, но идти по нему
искатель должен самостоятельно. Как философ он любит мудрость в истинном
смысле этого слова. Однако любовь для него означает деятельность, а не
просто наслаждения или огорчения, которые приносит неразделенная любовь.
Как друг он является товарищем и советчиком, он подбадривает искателя
и помогает ему сформировать свою точку зрения. Учитель оказывает влияние
на формирование взглядов искателя благодаря своей способности узнавать
о потребностях другого.
Суфийский учитель является связующим звеном между учеником и его целью.
Он олицетворяет собой саму "работу", продуктом которой он является,
а также неразрывность этой системы, "цепь передачи". Подобно
тому, как армейский офицер для практических задач символизирует для отдельного
солдата Государство и его цели, Суфий является символом тарики, целостности
суфийского организма.
Суфийский учитель не может быть сверхчеловеком, привлекающим миллионы
последователей, слава которого достигает самых отдаленных уголков земли.
Степень его достижений может быть очевидна только для озаренных. Подобно
радиоприемнику, человек может распознавать только те физические и метафизические
качества других людей, которые доступны ему самому. Таким образом, значение
человека, которого впечатляет и поражает личность учителя, является недостаточным
для восприятия и использования влияния. Предохранитель может и не перегореть,
но прибор раскаляется до недопустимых пределов и теряет способность работать.
"Травинкой невозможно проткнуть гору. Если бы солнце, освещающее
мир, приблизилось бы к нему, мир был бы уничтожен" (Руми, "Маснави",
кн. 1, перевод Винфилда.) Развивающийся человек может иметь только отдаленное
представление о качествах, появляющихся на более высокой стадии развития.
Большинство людей не может даже составить себе представление о реальных
качествах мудреца (человека, достигшего четвертой стадии суфийского развития),
если сами они находятся на первой или второй стадии.
Суфии говорят, что для летучей мыши будет полезен слабый свет. Блеск солнца
ничего не даст ей, разве что ослепит ее...
...

..Руми говорил: "Вы не можете обучать с помощью разногласий". http://shah.sufism.ru/sufi14.htm#gb25