| Просперо | Дата: Понедельник, 2018-03-05, 6:46 PM | Сообщение # 21 |
Ковчег
Группа: Модераторы
Сообщений: 6170
Статус: Offline
| Арканы Арабата, 2018 март 01
Михаил Просперо
- "Не знаю. Но я твёрдо верил в то, что не прошло время ужасных чудес." - и Станислав Лем поставид точку в "Солярисе". И больше не возвращался в этот мыслящий океан. Или он и не уходил оттуда и все его письма просто пересылались на Землю через местечко Закопане? А само наименование местечка - большого воображения не надо, чтоб догадаться, что там закопано НЕЧТО, и если чуть-чуть копнуть, то вылетит и НЛО, как в Хрустальном Черепе Индианы Джонса! Успейте только сделать селфи.
Так веселился Че, пугал страшилками моих случайных попутчиков в поезде. Его квест-команда разместилась в общем вагоне, а он пришел ко мне в плацкарт. Не ко мне, конечно, а к колбасе, которую Че любил чрезвычайно. И случайно учуял у меня в рюкзаке. А теперь с удовольствием осуществлял свою мечту. Попутчики тоже были не из пугливых, ибо пара стаканов чего-то с перцем делает чудеса с организмами гомо сапиенс. Зато я сразу почувствовал желание прилечь на твердую полку, потому что о письмах из Закопане только что очень осторожно рассказал Че во время перекура в тамбуре. Осторожно, потому что Солярис, это не выдумка. Он здесь. Мы не могли бы быть мыслящими существами, если бы не жили в мыслящем океане. Живое живет в живом. Огонь в огне. Тьма во тьме. Это настолько просто, что не требует доказательства. И не нуждается в издевательствах за стаканом водки. Потому мне и захотелось лечь, закрыть глаза, исчезнуть, не становиться игрушкой неосторожно тронутых этим бродячим искателем сокровищ энергий, сил, мыслеформ. Хорошо еще, что я не успел ему рассказать, как нырял в Тихий океан за тихим Кентайром. Нет, надо уходить подальше от этой оголтелой квест-команды.
За участие в последней экспроприации философского камня я получил свои 12 стеклянных слёз, у меня их уже 24. Может быть и достаточно? Или всё-таки нужно все 78 аркан? Старших всего 22, то есть я уже вошел и в младшие? Не знаю. Но я твёрдо верю в то, что "не прошло время ужасных чудес", как бы зеркально отраженных от поверхности Тихого океана, и почему ужасных? В каком-то смысле ужасен и белый кит Моби Дик, когда он поедает огромного страшного кальмара. Но для него самого это обычный ужин, не более страшный, чем поглощение моей колбасы моими попутчиками.
Извините, отвлекся. Инструкции по работе с Арканами не рекомендует проводить медитацию в плацкартном вагоне. И не здесь же пересчитывать артефакты. Пойду, покурю. Здесь, один на один, могу еще рассказать неравнодушному читателю, что предыдущий эпизод был поставлен редакцией сайта под сомнение. Анонс удалён, как не соответствующий политике сайта. А сам эпизод остался... Отчасти нам с одним из читателей удалось выяснить, что я там перегнул. Своего собеседника означу буквами "Ю.М.", имя пока не может быть раскрыто.
Ю.М. - Второй абзац ))особенно начало. По всему у вас там грядёт апокалипсис. Явление Будды на территории соседнего государства. Интересно, а Ванга это предвидела? А если серьёзно,то печально,но дюже любопытно,что там дальше…
М.П. - это? "Пришел в себя. Какое-то ощущение, как не в себя. Тело как чужое. Повязку на лицо опять одел. Вышел на край поля, где облако тумана, точнее дыма, не такое едкое. Ко мне подъехал на лошадке монгол, что-то спросил, я не понял, но тон его был не угрожающий, а скорее просительный, поэтому я одобрительно кивнул. Он ускакал. В стороне юрты началось какое-то движение. Вот это да! – точно перформанс. На тележках китайцы катят огромных, надутых горячим дымом, семь драконов из желтой ткани. При движении драконы покачивают головами и выпускают из пастей клубы дыма. Навстречу тележкам летят с той стороны стрелы, легко проходят сквозь матерчатых чудовищ, не причиняя им, естественно, никакого вреда."
http://www.stihi.ru/2018/02/08/8529
Если Вы про этот абзац, то это авторизованный пересказ одного монгольского первоисточника о битве под Легницей в 1241-м.
Вот, нашел в инете немного, европейская версия: "Утром 9 апреля началось сражение. Легкая конница Силезии ударила на монголов, была отражена, и в дело вступил второй эшелон — вперед устремились рыцари. Когда же центр монголов обратился в притворное бегство, основные силы силезцев и их союзников кинулись преследовать противника. Чтобы и вовсе изолировать атакующую тяжелую кавалерию врага от остальной армии, монголы устроили позади ударного конного клина дымовую завесу, подожгли тростник (где они взяли сухой тростник в апреле месяце и в таком количестве – не знаю, но все источники о нем говорят)."
http://cont.ws/@sage/513744
Автор не знает откуда взялся тростник. А это была вся дрянь, какую собрали среди шушеры, пленных и наемников монгольских - гашиш, опиум и прочее, почти 2 тонны, пишет монгольский автор. И этот конфискат зажгли, а шелковые драконы - это были просто шланги для закачки дури на врага. И после такой дымовой завесы войско рыцарей потеряло боеспособность навсегда. После этой монгольской информации я и понял, что это был не тростник, а бамбук - в дымовой замесе. Кто не знает (я не знал!) — Викисловарь ru.wiktionary.org›wiki/курить_бамбук
1. жарг. нарк. курить марихуану (высушенные зелёные части конопли индийской) или гашиш, план.
2. перен., разг. сознательно или вынужденно ничего не делать; бездельничать
Ю.М. - Я,наверное,неверно про «абзац» выразилась,под ним я понимаю отступ строки )) ,который у вас со слов «Во сне меня допрашивают…» (может в том эпизоде кто перегиб увидел?)
Сцена сражения очень понравилась! Спасибо за пояснение!
М.П. - ...а, как меня допрашивают на блок-посте. Ну, это даже обсуждать неинтересно. Образ собирательный, на автотрассе между Одессой и Херсоном я насчитал четыре блок-поста, все, на мой взгляд, одинаковые - "Батька Махно смотрит в окно", и уж не знаю, ужасно это, или смешно?
На самом-то деле я ездил в Херсон по личным семейным делам, но авторские жизнеописания не являются частью данного повествования, хотя, куда от них деться? И Гессе в "Игре в бисер" дал жизнеописания Кнехта, свои, наверное. А что у автора может быть чужого в своей истории?
Вернулся в вагон, попутчики разгулялись и направились в буфет-ресторан, потому я спокойно улегся на твердую нижнюю полку и сразу как провалился в сон. Очень реальный такой сон. Снились мне мама и Волчья Луна.
В сердце каждого человека живет ребенок будущей души
|
| |
| |
| Просперо | Дата: Понедельник, 2018-03-05, 6:49 PM | Сообщение # 22 |
|
Ковчег
Группа: Модераторы
Сообщений: 6170
Статус: Offline
| Арканы Арабата, 2018 март 05
Михаил Просперо
...улегся на твердую нижнюю полку и сразу как провалился в сон. Очень реальный такой сон. Снились мне мама и Волчья Луна.
- Мария, налей молока. Плохо мне. Не дает мне эта луна покоя. Даже днем спать не дает. И мерзну я. Ноги сильно мерзнут, - коротко и рублено выговаривал Леонтьич, словно себе, а не маме, а сам глядел в сторону, в землю заснеженную, в степь широкую.
- Погоди немного, я еще не доила козочек, - отвечала мама, а сама уходила в сторону от старого зэка, сторонясь его, словно невольно, случайно, и быстренько полезла по вертикальной лестнице на чердак и уже оттуда, сверху, заговорила, словно выдохнула облегченно, словно догадалась, что не от человека убегала, а по делу, по хозяйству поднялась. - А вот и нашла я тебе штаны ватные. Они старые, но не ношеные. И высокие, всю поясницу тебе закроют. Ноги сразу согреешь. Вот возьми, стряхни и одень. - Она сбросила пыльные ватники с чердака, спустилась по лесенке, пошла доить. Козы блеяли, козлята норовили толкнуть жестянку с молочком, старый козел стучал рогами по задвижке.
- Чего это он, Мария? - щурясь в теплом полумраке хлева, спрашивал Леонтьич, добрея от предвкушения парного молока с черным хлебом, улыбаясь заранее дежурной их шутке.
- К девочкам хочет он, каз-зёл! - с веселым ударением на "казеле" приговаривала маленькая, бодрая старушка, а струйки молока звенели в жестянку, и звук был все сочнее, полнее и вкуснее. - Вот, сейчас процежу, налью тебе. Ты баночку-то принес?
- Нет, я хлеба сухарь принес. Не ходи цедить. Дай так выпью. Дай все выпью. Дай все. Я тебе вот дровишек потом поколю, - Леонтьич гладил рукой рукоятку топора, что торчал в березовой колоде, гладил и удивленно говорил сам себе: - Чего так трясет? Согрелась спина ведь. Хороши твои ватники, Мария. Это луна меня трясет. Холодная такая. В руки холодно теперь. Дай молоко. Плохо мне.
... - Возьми, возьми молочко, - отвечала мама, выставила жестяночку за ветхую калиточку хлева, а сама перешла в другой отсек сараюшки, поскребла немного пол вилами и вышла, пятясь, не спуская глаз со старика, который, зажмурив глаза, сосал черную корку, снова пил молоко, опять чмокал, а руку на топоре держал. - Ты пей, ты не беспокойся, ты потом чем-то отработаешь, а дрова пока у меня есть. А что же это луна тебя так беспокоит? Ты ведь окна все хорошо завесил, даже забил, чтобы не дуло. Ты покури и заснешь. У меня и муж всегда перед сном курил. И сын всегда перед сном курит.
- Сорок лет уже, как помер твой муж, Мария. Ты говорила. Двадцать лет, как сын уехал. Ты сама мне говорила. Нет тут твоих мужиков. А я ведь пришел убить тебя, Мария. Ты знаешь. Ты убегаешь. Ты видела. Ты свидетель. Нельзя оставлять свидетеля.
- Ой, не видела я ничего. Ой, все окна у тебя забиты. Ой, да зачем ты такое говоришь? Ты ведь покушать пришел, молочка попить. И все. Ой, лучше я уйду. Ты, правда, заболел. Иди, поспи. Я ушла.
- Куда же ты в голую степь да в такой мороз? Глупая старуха. Замерзнуть разве лучше? Разве ты через сугробы убежишь от меня? Я на лыжах догоню. А, может быть, ты и не видела. Но день был. Окно я откупорил. Уже проснулся. Видел. Лицо было. Белое, но не луна. У луны глаза мертвые. Это ты была. Ты, Мария. Ты свидетель. Нельзя оставлять...
...Мама не слышала, что говорил дальше старый зэк. Она бежала по степи и плакала. О, господи... Все-таки, правда, как волка ни корми... Но ведь люди же мы, ой, люди. Надо к людям. Надо на ферму судозавода, там люди, там помогут.
«Нет, не помогут», - поняла вдруг мама и остановилась посреди дороги. Они знают. Они десять дней уже не ходят в дачный поселок за самогоном. Они знают. Старик Леонтьич, Волчара, потому и пришел. Он догадался, что они знают. К этим людям нельзя. Если до них дойти, тогда у Волчары будут основания обвинить. Была у людей. А так, если даже и видела, то ведь никому сказать не могла. Разве что козам своим.
А почему они, судозаводские, не ходят за самогоном? Левку ждут. Он ведь пошел с Волчарой разобраться. Пока воры не разберутся, никто не сунется на дачи. Господи, господи! Ведь мы с председателем просто пожалели старого зэка, взяли сторожем. Кто мог подумать, что так повернется по "судьбе? Мы ведь не ошиблись. Леонтьич, Волчара, добрый старый волк. Сказал и сделал. Все грабители стали обходить наш дачный поселочек. Даже алюминиевые провода никто не снял. Возле воинской части сняли, а там часовые. А здесь порядок.
А потом привезли с милицией из города Левку на ферму судозавода. Выслали подальше из города. Он нехороший. Приходит к человеку в комнату, к любому в общежитии, садится за стол. Накорми, напои его. А семья ведь здесь живет. Дети. Но лучше самогона днем купить, чтобы был. А то страшно жену с ним оставлять, если ночью на дачи к Марии бежать. Что ему дети? Сидит, сало режет, нож, как бритва. Большой нож. Страшно. За занавеской дети плачут. Водку ему жрать мешают. Ушел бы, о господи, скорее бы ушел.
Хитрый Генка Механик ему по пьянке нахвалил Волчару. Генка был механиком, пока не спился. И на зоне пропитой работой своей любил хвалиться. А здесь, где остался после отработки на «химии», хвалился сроком. Но задергался, когда Левка пришел. И статью, по которой сидел, перестал называть. И очень сильно дергался, когда Левка, играя ножом, спрашивал:
- А расскажи-ка тигру Шер-Хану, маленький шакал, что там поют обо мне мои веселые бандарлоги? Не пора ли какого-нибудь Маугли сажать на угли? Ну ты весело придумал, Механик, вот тебе три дуба на самогон! хо-хо? - Дергался Механик, но рассказывал. А Левка ему наливал, чтоб он, врал побольше.
А то скучно. А про Волчару оказалось интересно. Полупарализованный вор сторожует.
Гром степной. Что за легенды Южной Колымы? Надо разобраться.
И они пришли и сели, и пили самогон в сторожке с заколоченными окнами. Лампочка горела тускло, особенно после чистого белого снежного дня это было заметно. Механик принес самогон от Марии и опять сел в дальний угол на лавочку. Левка уже был сильно пьян, он хвалил Леонтьича, хлопал по плечу, как он умел это - очень обидно хвалил, словно насмехался. По словам было, как уважение, а по голосу, как нищему копейка.
- Ты, старик, молодец. Ты не хочешь, не пей. Ты достоин уважения. По-любому. Ты получишь от меня половину капусты за это все барахло, которое у хохлов по домикам попрятано. Я все сделаю. Механик отвезет в город и сдаст. Там, возьмут по моей цене. Ты поедешь к самому синему морю, старик. Там больше тепла. Ты мне нужен. Я буду пить шампанское, а ты будешь рассказывать, как было на зоне у Сталина. Лабухи ворам про тебя песни петь будут.
- Хорошо ты поешь, - жестко отвечал Волчара, словно не понимая свое бессилие перед крепким молодым мужиком. Тоже отвечал с нажимом, со своим смыслом, но к словам прикопаться нельзя было, ведь Левка действительно только что подпевал Механику, повторял припев глупой старой блатняцкой песенки: «А луна улыбался». Песенка называлась «Ереванский луна», там были молодой Ованес и старый ишак, и у них была скотская любовь при луне, в теплом городе Ереван, где зреет баклажан и зеленый травка. Волчаре очень не нравилась эта песенка, потому Генка и орал ее в шестой раз.
- Холодно что-то. Дровишек подколю, да подтоплю, - сказал никому Леонтьич.
- Давай, папашка, я подколю, - подскочил Генка.
- Пес-с тебе папашка! - словно свистнул сквозь зубы Волчара. - На параше тебя подколют. Пошел вон, здесь мужики по правилам базарить будут.
- Хо-хо, хорош, ох, хорош старик! - захохотал Левка, налил себе стакан и вареную козлятину начал резать своим страшным ножом. - Сыровато мяско, кровь на костях, затопи печку, старик, доварим мяско. Да чифиря заварим. Ты, Механик, пойди да принеси плиточного чаю. "Индюху" бери, со слоном на пачке. Ох, хорош ты, крепок старик. Жаль, что тебя на зоне бревнами придавило. Видишь, Механик, какая сила в уважении на зоне? Парализован старик, а два села боятся грабить дачи. Хозяин. Молодец. Для своих уберег. Я все возьму и продам по своей цене. И тебя, старик, пригрею.
Вышел Генка и не видал ничего. А ведь не затопил печь Волчара. И дров не нарубил. А просто полоснул топором по мясистой шее Левки. И окно вышиб, бросил топор в раму. Сила, видать, лишняя осталась от удара. Мог ведь срубить начисто башку, как на зоне, когда по приговору воров делал дело. Ох, да лучше не вспоминать, у самого шея ноет, спина болеть начинает, да как забыть? Мог начисто срубить, да поговорить еще надо с этим, что обидеть пытался. Кого обидеть, волка битого? Щенок позорный. И как щенка за шкирку стряхнул Левку Леонтьич на пол со стола. Бурчал только: «Хорошо ты смеялся над старым паралитиком. Полежи, попробуй, нашего хлеба, каково оно, без движения. Что за «Ереванский луна»? Ишаки. Луна это сила, это сталь, это сталинская медаль на черном небе».
Генка увидал, как вылетел топор в выбитое окно. Как старик сбросил Левку на пол и стряхнул мокрыми красными руками. Свет ведь еще горел в сторожке. Потом Волчара выключил и вышел. Курил. Генку не видел. Тот окаменел в тени. Даже собаки пробежали в двух шагах от него и не заметили. Столбом остолбенел. Точно. Старик докурил, выбросил собакам недовареное козлиное мясо, хлеб, все со стола, прямо со скатеркой. Вошел в дом. Левка хрипел.
- Нет, теперь ты не будешь орать, как «луна улыбался», - сердито говорил Леонтьич. - Зря я тебе сказал, что луна мне спать не дает. Ты дурак. Ты смеялся. А луна трамвай к себе тянет. Волны на океане Тихом поднимает. Ты не видел. Ты дурак. Был. И помрешь им. А луна тебя и под землей видит. Я знаю, я шахтер. Я лежа рубить могу, в забое, где трусливый дурак не повернется. И человека рубить могу. Я ведь до войны еще мужика зарубил. Пацан был. Любил девчонку сильно. Захожу в сарайку, а отчим разложил ее. А топор рядом торчит, в колоде. «Гадский папа», отчим этот, тоже, когда пил, пел эту глупую песню, как «луна улыбался». А я был шахтером. Я рубил уголь. Пойду, посплю...
Конечно, Генка Механик этого никому не рассказывал. А кому? Он никуда не заходил, пошел прямо на работу, ведь уже утро было. Быстро как - утро. Ведь с вечера сели пить, отчего ж так быстро? Ночь в декабре длинная. Не должно быть быстро. И самогон в куртке есть. Значит, заходил к бабке Марии. Но ничего не рассказывал. А что рассказывать? Он не был там. Снег следы заметает. Не был там. И как хорошо получилось, нарочно не придумаешь!..
...Мама стояла на пригорке и смотрела на восток. Там солнце всходило. Где-то там, на северо-востоке, был сын. Далеко. Что за жизнь? Почему не рядом? Зачем тысячи километров и десятки лет?
«Ой, плохо, сынок. Вчера задремала, слышу голосок тоненький, словно издалека-издалека: Марусенька, детка, не спи. Уходи к людям, не сиди в степи одна.
Это мамочка моя, бабка Мария твоя. Потом Катя пришла, она в войну погибла, ты ее только по фоото и знаешь. А потом ты пришел. Копия папа твой. Даже не знаю, ты или отец твой. Скорее ты, потому что седой. Отец-то молодым умер. Ты мне сказал:
Не бойся холода от ветра, бойся холода от камня.
Я проснулась и вышла сюда. На степную дорогу. Холодно, но и правда, не страшно.
Козы закричали детскими голосами. Кушать хотят. Серый волк под горой не пускает нас домой. А надо идти. Зверье мое есть просит. Надо идти. Я же ничего не знаю, ничего не видела. Десять дней уже прошло. Это было шестого, а сегодня шестнадцатое. А сторожка рядом, через овражек. Слышно, как ходит старик, ругается:
- Что, ты еще не крякнул? Ну, надолго далась тебе шкура парализованного старика. Дурак. Мне не легче оттого, что ты тут лежишь. Мне не нужен ты. Мне никто не нужен. Жизнь прошла стороной еще до войны. Зря ты трогал ее, мою жизнь. Хотя, что ты мог тронуть? Руки коротки. А теперь и пальцы не шевелятся. Надоел ты мне. Пора концы в воду делать. Пойду лед долбить. Нет, лучше посплю, пока луна ушла на запад. Что она такая красная, такая тяжелая, так долго?
Днем рыбаки поставили сети. Молодого оставили сторожить. Он и увидел, как Волчара долбится на тонком льду, расширяет зачем-то рыбацкую лунку. Уже вечерело, луна взошла. Пока старик сходил за полутрупом, совсем стемнело. Но мальчишка успел сбегать, заглянуть в сторожку, а оттуда он рванул прямиком в село, к бригадиру деду Гришке. Доложил, что сторож Волчара хочет в сети мертвяка пустить. Дед Гришка выругался. И пошел к участковому. Кому нужны чужие трупы? Совсем недавно из-за одного пришлого пришлось долго списывать два трупа. Он шарил по нашим сетям. И ушел под лёд. С собой пацана взял, типа "живой щит", скотина! Но это понятно, это своя головная боль. А новый подарок - зачем? Участковый позвонил в город. Те прислали машину.
А Леонтьич потерял прорубь. Он устал тащить этого по льду. Бросил. Взял топор и давай рубить новую лунку. Уже показалась в узкой лунке черная вода, как взошла луна. Отразилась в большой проруби, совсем в двух шагах. Точно, как будто улыбалась, безглазая. Волчара бросил в нее топор. Отражение разбилось на мелкие осколки и пропало совсем. Вода успокоилась, стала ровным, шевелящимся, живым черным стеклом, а луна ушла. И пошел снег. И Леонтьич вдруг сразу устал, сил нет. В сон потянуло. Стоит и спит стоя. Вот они приехали. Пришли к нему, наганы в руках.
Или это раньше наганы были, а теперь другое табельное оружие?
- Другое, старик, другое. Пойдем. Этого мы уже загрузили в машину. Что-то тебе взять надо?
- Есть хочу. Молочка хочу. Отведите меня к Марии, пусть даст молока.
Он пил молоко и жевал деснами хлеб. Он не забыл, что хотел убить маму, но ведь не убил же. С нее брали показания:
- Как же это вы, бабушка, ничего не видели, ничего не слышали в двух шагах, в десяти метрах через овражек? Шум драки, разговоры громкие, песни пьяные, что, так ничего и не слышали?
- Да уймись ты, - успокаивал городского следователя сельский участковый. - Какие драки, он же полупарализованый, старик-то. Эх, пробил бы он прорубь удачнее, все бы получилось. За этим «потерпевшим» такая цепь длинная тянется, что и на зоне спасибо скажут, обрадуются, что дед его успокоил навсегда. Мы бы его тоже не искали. Да, невезуха тебе, Леонтьич.
- А можно я ему с собой хлебушка дам, сала? - спросила мама у доброго участкового. Они разрешили, и она пошла, собрала узелок. И они уехали.
...проснулся от холода в вагоне. И вижу, что мама сидит напротив, мне носки вяжет. Словно всё еще там, у нее на лежанке, лежу я, пятидесятилетний мужик, слушаю свою маму. Ее уже не трясет, она мне в третий раз все рассказывает. Бог любит троицу. Хватит. Не могу больше.
Пошел к водонагревателю в конец вагона. Печка хорошо горит, тепло. Я прикуриваю, кидаю уголок газеты в огонь. Если бы у меня был огнемет, я бы прошел по всем этим новым пограничным столбам, по всему бардаку в бывшей родной стране, только степь кругом обугливалась бы, становилась дыбом, сворачивалась в обгорелую трубку, как эта бумага.
Выхожу в тамбур, здесь нельзя курить. Ну черт с ним. Всё сейчас можно. Что мы понаделали? Где эта чертова власть, где хоть какой-нибудь порядок? Что будет завтра?
Ничего. Все проходит. Как дерево обновляет листву, так люди процветают на пути добра.
По тому ли пути мы пошли к процветанию?
Ничего. И это пройдет.
Вместе с жизнью.
Мама, мама, если бы я мог спрятать тебя в своем сердце! Но ведь не могу. Только ты могла так меня хранить, да и то только до того, как я родился, слава Тебе, Господи.
Вернулся в плацкартный отсек. Попутчики храпят, дух пивной, хоть святых выноси, ну ничего, под это лучше спится.
В сердце каждого человека живет ребенок будущей души
|
| |
| |
•Новые сообщения ·
Правила
•Поиск•]
Традиции Галактического Ковчега тут!
.
.
.
..
