…Раздался сухой щелчок. Он всё ещё был жив. Удивлению не было предела. Он просто был уверен, что барабан остановится на том из семи патронников, в который вложен боевой патрон. Неужели удача пришла к неудачнику? Что ей нужно, этой строптивой деве, у него? Или это адская насмешка над несчастным перед смертью? Крутанув ещё раз барабан, он уже без колебаний дёрнул крючок, и – вновь курок с тихим треском ударился в пустоту. Снова и снова он вращал смерть вокруг оси. Он даже сбился со счёта. Но ничего не происходило. Проверив, на месте ли патрон, он поменял его, подозревая, что первый отсырел. Всё повторилось. Третий, четвёртый, пятый, шестой, седьмой… Ни один из них не давал положительного результата. Тогда, взбешенный, разъяренный от негодования, готовый собственными руками удавить того, кто продал ему этот револьвер и эти патроны, он вложил их все и выпустил в стену… В стене зияло семь углублений. Колдовство какое-то! Он повторил всю комедию от начала до конца. Налил… Глоток… Закурил… Зарядил один патрон… Частые щелчки вращающегося барабана… И – ничего…

...Недавно почтальон принёс мне увесистую бандероль. Адрес отправителя: г. Шилка, Забайкальский край… Таких бандеролей в уходящем году – Году литературы – я получил несколько. В них – книги, как правило, молодых прозаиков и поэтов. Большинство из них впервые выходят на литературную арену. Оно и понятно. Чтобы «наворочить», как говорит один из моих знакомых солидных профессиональных писателей, фолиант страниц на 400-500, даже для полного сил и творческого азарта графомана нужно время. А для того чтобы издать «кирпич», нужны деньги. Большие деньги. Ведь сегодня книги издаются за счёт авторов. Потому-то и расползаются во все стороны сырые и серые увесистые поделки прозаиков и поэтов, в большинстве своём не имеющих способностей, но имеющих возможности демонстрировать свои неспособности в цветастых обложках, украшенных компьютерными фантазиями.

…Вскрыв бандероль, я увидел книгу «Я останусь, Отчизна, с тобой». А чуть ниже названия – «Антология произведений ушедших забайкальских поэтов XVII–XXI вв.», и скромно – чёрными буквами на тёмном фоне: «Автор-составитель А. А. Шутов». Прочная долговременная обложка украшена прекрасным этюдом – многоцветным пейзажем нашей забайкальской природы и миниатюрными портретами, среди которых портреты моих дорогих друзей-поэтов: Доржи Гомбоевича Гомбоева, Доржо-Ханды Цынгуевны Цынгуевой, Владимира Иннокентьевича Сажина. И я ещё не знаю о том, что впереди меня ждёт много встреч с любимыми, интересными, самобытными поэтами, в том числе и с друзьями. Я забываю о том, что их уже нет, и радуюсь этим встречам. Бадма-Базар Намсарайн, Оскар Хавкин, Анатолий Щепин, Дугаржап Жапхандаев, Василий Никонов, Арсалан Жамбалон, Юний Гольдман, Георгий Граубин, Вильям Озолин, Цыдып Жамбалов, Дагба Ринчинов, Эрнст Хавкин, Александр Колумбин, Ростислав Филиппов, Геннадий Головатый, Михаил Вишняков, Виктор Ештокин, Александр Никонов. Если бы автор-составитель антологии Андрей Анатольевич Шутов воскресил только этих людей – моих друзей, моих соратников, моих современников, я уже и то был бы бесконечно благодарен ему.

А как не поблагодарить Андрея Анатольевича за знакомство меня, старого писателя и ещё более старого читателя-книголюба, с такими интересными, известными, но ныне, к сожалению, почти забытыми поэтами прошлого, как: Александр Орлов, Семён Черепанов, Антон Штукенберг, Филипп Мокеев, Порфирий Масюков, Николай Каравашкин, Александр Поморский и др...

...Таким образом, сегодняшняя Объединённая Европа – это часть сложной самоорганизующейся системы, живущей по своим собственным законам и имеющей свои собственные цели. Если ещё совсем недавно можно было бы спорить и не соглашаться, то сегодня, глядя на мигрантскую вакханалию, очень сложно отрицать, что существует некая внутренняя глубинная цель, которая входит в жёсткое противоречие с когда-то заявленной страховкой от мировых войн. Более того, я утверждаю, что цель системы диаметрально противоположная – создать максимально необратимые условия для новой большой войны. И на эту цель работает вся масса толерантно-политкорректных служб, автоматически пресекающих любые попытки противодействия. Здесь ключевое слово: «автоматически», то есть, система срабатывает независимо от воли людей, парализуя любые силовые государственные институты и неуклонно поднимая в обществе градус напряжённости.

Казалось бы, налицо явное противоречие: западные институты противятся насильственному пресечению мигрантских потоков, что вроде бы является однозначным признаком миролюбия. Однако при этом сами мигранты получают максимальные привилегии, вплоть до карт-бланша на насилие в отношении коренных европейских граждан, что как раз и является иррационально логически-точным и выверенным действием: довести ситуацию до абсурда и спровоцировать большой взрыв.

То, что система главной мишенью безошибочно выбрала Германию, совершенно не случайно. Немцы – это именно тот веками проверенный «материал», который, после 70-летней вынужденной паузы, лучше всего подходит для возрождения своих вековых амбиций, густо замешанных на воинственных имперских дрожжах.

Итак, согласно моей гипотезе, сложная самовоспроизводящаяся европейская система неуклонно ведёт к внутреннему взрыву, когда коренному населению, наконец, надоест быть вечно униженными и оскорблёнными, и тогда неизбежно вскипит дремлющее и глубоко забитое национальное самосознание, после чего граждане потребуют закрыть границы перед неконтролируемой миграцией. Затем именно немцы, как наиболее сильная и волевая нация, начнут наводить порядок по всей Европе и по своему разумению. Так, не останавливаясь на достигнутом, внутри Европы начнёт как на дрожжах вызревать новый рейх с очередными замашками на мировое господство. Ну а дальнейшие события, как под копирку, можно заранее спрогнозировать по учебникам истории, открыв, например, период тридцатых годов 20-го века...

авторский перевод с английского
Эпиграф, 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22

...Джим перегнулся вперёд и положил руку на мой локоть.

– Алекс, поверь моему слову – забудь об этом твоём друге. Добрая половина всех здешних так называемых друзей – и, особенно, друзей-женщин – являются агентами НКВД.

Я сдвинул его руку с моего локтя и сел в постели, подложив под спину подушку.

– Джим, не читай мне проповеди, – промолвил я, стараясь сдержаться. – Ты просто не понимаешь. Речь тут не идёт об обычной любви, а тем более о похоти... Мы с ней говорим без конца и не можем наговориться. Позавчера мы проговорили три часа подряд. Она сидела вот в этом кресле, в котором ты сидишь сейчас. Она – необыкновенная женщина, Джим! Она первая, на которую я взглянул со дня смерти Элис. Она... сияющая! Я не могу подобрать иного слова, чтобы описать её! И, кроме того, она – русская...

– И это делает её лучшей в твоих глазах, не так ли?

– Не в этом дело. Это трудно объяснить, Джим... Видишь ли, мой отец покончил жизнь самоубийством в китайском изгнании, когда окончательно убедился, что никогда больше не увидит Россию. Я вспоминаю свои детские годы как бесконечную ленту вечеров в нашем убогом жилище на окраине Порт-Артура, слушая рассказы отца о нашей России – о её славном прошлом, о её блестящем будущем, о её талантах и гениях, о Пушкине и Чайковском, о Павлове и Толстом, о Менделееве и Циолковском. Он мог часами рассказывать мне о русских степях, и о сибирской тайге, и о заполярной тундре, и об Алтайских горах. И о трёх великих океанах, плещущихся у российских берегов. Он отнял у себя жизнь, когда увидел свою любимую Россию похищенной большевиками, разграбленной и разрушенной... И вот сейчас, после всех этих лет, проведённых вне России – в Китае, Европе и Америке, – я внезапно встретил женщину, которая каким-то таинственным образом воплотила для меня образ моей потерянной родины – той самой родины, о которой – зачастую, со слезами на глазах – рассказывал мой отец...

В комментариях к повести «Вий» в восьмитомнике 1984 года издания (М., «Правда») приводятся два высказывания об этом произведении. Одно из них принадлежит писателю И. Анненскому: «Гоголь вообще любил изображать средних заурядных людей, каков этот философ, – отметил критик, и заключил: – Гоголь с редким мастерством поставил в центр страхов именно этого равнодушного человека: надо было много ужасов, чтоб доконали они Хому Брута, и поэт мог развернуть перед своим героем всю страшную цепь чертовщины» (И. Анненский. Книги отражений. М., 1979, с. 214), но не пролил света на идею произведения, а второе – В. Г. Белинскому, который также не очень внятно высказался о повести: «Вообще надо сказать, фантастическое как-то не совсем даётся г. Гоголю…». Однако известно, что Николай Гоголь именно тот писатель, которому фантастическое удавалось как нельзя лучше. В чём же дело? Неужели великий критик этого не оценил? Это высказывание вызывает ощущение, что Белинский почему-то не на шутку смущён. Не тем ли, что так и не понял смысла повести? Возможно, Гоголь, говоря о том, что «останется загадкою для всех», не исключал из этих «всех» и Белинского. Ироничный и строгий, Гоголь скрыл истинное содержание своего маленького шедевра за фантастической, полусказочной формой, зашифровал его в многочисленных символах и намеках. Ему была совсем не безразлична судьба России, её народа; в повести «Вий» Гоголь возвысил голос против тех, кого считал губителями христианско-патриархального уклада жизни России. Как истый христианин и славянофил, Гоголь считал неприемлемыми для России те идеалы, которые возникли на Западе и нашли поддержку в известных кругах родного Отечества.

Знакомство с главным героем повести происходит в живописнейших декорациях малороссийского мира, изображённых в той непревзойдённой реалистической манере, которая свойственна, пожалуй, только Гоголю. Наивысшим выражением этой манеры стала повесть «Тарас Бульба», но «Вий» в сборнике «Миргород» стоит особняком...