Выводы исследований В. Я. Проппа, изложенные в книге «Исторические корни волшебной сказки»,
гласят, что путешествие за семь морей на дальний остров для добычи
невесты имеет основой обряды инициации, при которых инициируемые должны
были пройти через ритуальную смерть и обрести некие магические знания
[Пропп 2005, С.171-182]. Эти архаичные корни сказочной поэмы уже не
осознаются ни создателями, ни слушателями, но механизм продолжает
работать. Сюжет о путешествии на дальний остров автоматически становится
крайне привлекательным для того, чтобы обратить подобный мотив в
аллегорическое описание суфийского пути, или же любой другой мистической
практики. Кроме того, по индуистким представлениям, мир состоит из семи
материков и семи океанов, центром мироздания является гора Меру, что
отражено в поэме: «[Господь] сотворил вселенную из семи морей» [Падмават
1.1], «Создал семь океанов непреодолимых, создал Меру…» [Падмават 1.2].

Описание пути по макамам (в отрыве от какого бы то ни было сказочного сюжета)
как плавания и дальнейшего вхождения в город на горе, мы встречаем в
«Поэме о Море Женщин», приписываемой малайскому суфию рубежа XVI-XVII
вв. Хамзе Фансури или кому либо из его окружения [Брагинский 1989, С.
174-188]. В символах плавания по Морю Женщин к устью реки, потом
покорения горной вершины, окруженной семью крепостными стенами Града
Всемогущества с четырьмя вратами, описание трех стоянок в городе автор
разъясняет значение макамов суфийского пути. Врата соотнесены с именами
жен Мухаммада и с четырьмя стадиями познания: шариат (закон), тарикат
(путь), хакикат (истина), марифат (постижение). Для разных суфийских
школ число стоянок и их символизм варьируются, для Хамзы Фансури их
семь, однако делятся они следующим образом: четыре вышеперечисленные и
фана, но происходящая не единовременно, а в три стадии. В «Поэме о Море
Женщин» цель плавания – брачный союз, и тем самым корабль, на котором
происходит плавание – свадебный корабль. Брак происходит в локусе
«море-гора», мифологическом комплексе, представленном едва ли не во всех
мифологиях архипелага, в том числе и малайской [Там же, С. 208].

В качестве наиболее распространенного в персо-арабской среде можно
привести в сокращенном виде описание стоянок-макамов Пути известного
суфия ас-Сануси, взятая из труда «Сал-Сабил»: Семь стадий в суфизме
[Тримингем 1989, С. 129] См. выше.



П р и м е ч а н и е: представленная схема - лишь один пример трактовки
суфийского Пути. Схема эта имела различные варианты, макамы могли
трактоваться по-разному. В частности, свободно менялись местами 2,3 и 4
макамы, а 5 и 6 макамы могли иметь вовсе другое значение (ср. с
описанием Ахмада ар-Рутби [Там же, С. 130-132]). 5, 6 и 7 макамы могли
иметь другие названия.

Итак, Ратнасена и его спутники облачаются в йогическое одеяние – лохмотья, берут лишь чаши для подаяния,
кокосовые черепки, - и плывут к Симхале. Причем «Встретил он (раджа) в
пути семь морей-океанов таких, что вода в них различна» [Падмават
15.1].Охарактеризуем вкратце все семь морей, как они предстают в Главах
15 и 16.

Соленое, млечное, море простокваши, водяное, хмельное моря

- Первое море Джаяси описывает в [Падмават 15.1], называя его соленым. В
нем …плавают…чудовища. Вздымаются волны, будто крутые горы, то вырастают
до небес, то обрушиваются до глубин Паталы». Корабль царя «беспомощен и
залит водою». Средством для успешного прохождения соленого моря
является Истина, или мудрость; основная часть строфа посвящена тому, что
Истина – единственное средство, приводящее к победе: «истиной
вооружившись, будешь грести и придешь на тот берег», «ведь, опершись на
неё, можно горы поднять на плечи». Можно заключить, что испытание, коему
подвергся царь в соленом море – не что иное, как выбор верного пути.
Под Истиной здесь следует понимать следование общечеловеческим этическим
принципам, мусульманский вариант которого выражен в своде законов
шариата. Первое море реальное, «земное», оно единственное из всех лишено
фантастических деталей, что соответствует соблюдению обязательных для
всех мусульман законов шариата. Соблюдение общепринятых правил шариата
является отправной точкой суфийского пути для подавляющего числа
орденов, в т.ч. и Чиштийа. Соленое море, таким образом, совпадает по
характеристикам с макамом шариа по ас-Сануси.

- Второе море описано в строфе [Падмават 15.2] и носит название млечного. Испытуемый,
что уже прошел первую ступень, теперь имеет возможность насладиться
первыми плодами своего подвижничества: «воды… светлы и на вкус сладки,
будто молоко, видны в них рубины, алмазы да жемчуг». Искушение
остановиться на этом этапе крайне велико: «и при виде такого богатства
душа не может оставаться бесстрастной». Очевидно, что искус является
вторым испытанием на «Пути снятия завес»: «сердце…готово погибнуть,
разрушив плоды подвижничества». Но Ратнасена, памятуя о том, что «для
идущего…богатство - враг», зная о печальной судьбе тех, «кто богатств
собрал много – все потерялись», сдерживает себя и переплывает млечное
море. Поскольку в этом испытание путники порицают стремление к земным
богатствам и утехам, млечное море подходит под определение тарика,
второго макама по ас-Сануси

- Следующий этап – океан простокваши, описан в [Падмават 15.3].
Главное испытание этого океана заключается в
том, что путник должен выдержать нарастающее в нем «пламя страдания в
разлуке». Об этом говорят строки: «возжелавший любви совершает свой
подвиг, сгорая в огне», «кто горит в пламени любви, боль того напрасной
не будет», и наконец «кто познал истину – тот сам себя сжигает, а кто
слаб, тот не может взрастить ее в сердце». В строфе есть развернутая
метафора, в которой прозрение с помощью йогических практик сравнивается с
процессом приготовления сливок, откуда, видимо, и появляется название
для этого моря: «Когда, держа за дыхание-бечеву, бьют духом-мутовкой,
вонзая его в сердце, то лопается слой сливок-майи» [Падмават 15.3]. По
ас-Сануси третий этап марифа характеризуется состоянием вдохновения,
страсти, для него назван соответствующим красный цвет, цвет горения.

- Следующее море, описанное в [Падмават 15.4]– водяное. Основной
характеристикой этого моря является его огненное происхождение. Подобное
сопоставление выглядит парадоксальным, однако никакой загадки в этом
нет, ибо в индуистской мифологии есть представление о vAdava mukha,
“кобыльей пасти», скрытой в глубинах океана (вода гасит огонь, значит он
в воде «содержится»), в которой до конца света содержится «подводный
огонь». В конце света он вырывается оттуда и все испепеляет. Вообще,
перевод названия этого моря весьма условен, поскольку слово «udadhi»
означает в первую очередь «1) океан, море 2) облако, туча». Джаяси
характеризует это море как «безбрежное», а чтобы показать, насколько оно
жаркое, вспоминает эпизод из «Рамаяны», где Хануман поджигает городские
укрепления: «Ланку сжечь способна лишь капля того огня, что появился из
этого океана». Пылает всё вокруг, «как бурлит кипящее масло в котле,
так бурлят воды». Отнюдь не идиллическому пейзажу противопоставляется
фигура раджи: «От того, кто будто гора Малай[26] в любви, благоухают
все ветра и океаны». От пышущих жаром вод корабли
не сгорают, поскольку «разлука – пуще этого пламени».
Ратнасена
оказывается настолько погруженным в переживание любовного чувства, что
не замечает даже адского пекла: «В этом мире самым острым считается
лезвие ножа, да острее его боль от этого пламени разлуки» [Падмават
15.4]. Джаяси на протяжении всей главы красочно описывает, насколько
сильно и невыносимо чувство разделенности с божественной возлюбленной;
испытывающие это переживание, быть может, на определенном этапе пожелают
«вырвать его с корнем», пусть даже ценой своей жизни. Но попытки эти
оказываются тщетными, поскольку путник уже находится под божественной
«юрисдикцией»: «Попал раджа в этот океан и желал сгореть, да не опалил
ни волоска».

- В строфе [Падмават 15.5] описывается хмельное море. Тема опьянения дает
богатый материал для традиционной суфийской
лирики, представая в мистических стихах то как аллегория радости,
которая наполняет сердце путника на пути к божественной возлюбленной[27],
то как завесы мирской суеты, застилающей глаза и не дающей узреть
сияние Творца. Последнее характерно и для индуисткой лирики,
опьянение-мада часто ассоциируется с одним из пяти пороков – гордыней,
наряду с такими понятиями, как страсть-кама, гнев-кродха, алчность-лобха
и невежество-моха [Цветкова 2011-1, С. 69]. Эти пять пороков, или
«искажений души», являются частью проявлениями завесы майи, скрывающей
истинный Абсолют. В описании хмельного моря сочетаются и
противопоставляются оба образа. Джаяси сравнивает «сладость виноградного
вина», «вина любви», вкушенного «возле наставника», с горечью настойки,
сделанной из пустынных колючек: аравийской акации и ююбы[28].
Для этого моря также четко обозначено испытание и опасность
неправильного выбора: незадачливого путника могут привлечь плавающие в
воде «пьянящие соцветия бассии», однако отведавший здешних вод «будет
ходить кругами, голова закружится, и путь…продолжать не сможет». Пламя
разлуки бесконечно болезненно, и сравнения становятся всё более
натуралистичными: раджа «поджаривает свою плоть на прутьях разлуки»[29].
Особый интерес представляет развернутая цепочка сопоставлений, в
которой образ путника недвусмысленно сравнивается с образом самогонного
аппарата: пламя разлуки в теле-печи, сжигающее кости-дрова, в результате
дает вино любви.

Отношения 4 и 5 стадий не так однозначны, как четыре предыдущие.
И в описании водяного безбрежного моря, и в описании
моря хмельного можно увидеть элементы, соотносящиеся и с хакика, и с
вилайа. Поскольку в описании водяного моря присутствует строка «раджа…и
желал сгореть, да не опалил ни волоска» [Падмават 15.4], можно провести
параллель между четвертым морем и пятой, по ас-Сануси, стадией вилайа,
«нахождения под божественным покровительством» - без помощи высших сил
Ратнасена со спутниками просто не проплыл бы через пышущее жаром водяное
море. Хмельное море, в связи с испытанием на выбор истинного Пути,
можно соотнести со стадией хакика. Однако касательно двух данных этапов
предложенное соотношение является спорным.

Вся строфа [Падмават 15.6] повествует о том, как выглядело рокочущее море, и
этот живописный вид способен повлиять на живое воображение слушателей.
Грохочущие валы, «горы подобны, закручивались в сотне йоджан сверху и
обрушивались вниз. Вырастали от земли до небес, казалось, что весь океан
встал дыбом», всем спутникам царя почудилось, «будто пралая наступает».
Для большей выразительности Джаяси сравнивает картину рокочущего моря с
древнеиндийским мифом о пахтании молочного океана богами и демонами:
«Вода двигалась то вверх, то вниз, будто пахтали его суры и асуры
мутовкой», а также сравнивает море с гончарным кругом, на котором Творец
ваяет из глины людей: «Вертится море в сотне йоджан, насколько хватает
глаз, будто это круг Гончара». Океан даже персонифицируется: «бросает
страшные взоры и, лишь подойдешь ближе, проглотит». Неудивительно
теперь, что впервые за все плавание спутники Ратнасены «потеряли
присутствие духа, когда увидели, как поднимается океан».

Видя критическое положение дел, на помощь царю приходит попугай, уверяющий,
что «когда приходят к этому морю, всех покидает стойкость», и что «все,
кто не доплыл до Симхаладвипы, остаются прикованы именно в этом месте».
Это важная деталь, поскольку, как мы увидим, с этого момента царь не в
силах пройти испытание один за всех своих спутников, и многие из них
гибнут в рокочущем море. Попугай дает наставление о том, как должно
преодолевать рокочущее море. Из его объяснений следует, что среди шторма
есть поток, который, по всей видимости, нужно поймать и удержаться в
нём. Поток чрезвычайно длинный, и очень тонкий, по нему «не пройдет и
муравей». Одолеть это испытание можно лишь под руководством наставника.
Трактовать это место можно двояко. Во-первых, в образе тонкого потока
просматривается суфийская аллюзия на нить, ведущую в рай: праведники
пройдут по этой нити в день Страшного Суда, а грешники низвергнутся в
адскую бездну, над которой и натянута нить[30].
Такую точку зрения подтверждают сравнение вида моря с видом пралаи -
конца света, и наставление Хирамана: «Кто упадет – низвергнется в
Паталу, а кто преодолеет его – достигнет Кайласы-горнего мира!». По
другой трактовке, описание тонких нитей взято из верований натхов, по
которым головную чакру соединяют с «брахмарандхрой» тончайшие протоки, и
натх сможет раскрыть «десятое отверстие» и стать сиддхом-совершенным
йогом, лишь подняв мистическую энергию по этим протокам. Характерно для
натхов упоминание «пути муравья» («Такой он тонкий, что не пройдет и
муравей» [Падмават 15.7]), узкого окончательного пути, по которому
ученик не способен пройти без наставника [Цветкова 2011-2, С. 44].

Раджа выступает перед войском с вдохновенной речью, призывая укрепить дух и
принять бой. Среди его аргументов интересно сравнение с верной женой,
которая решила взойти на погребальный костер супруга: покуда сати не
укрепилась в своем решении, носильщик паланкинов не понесет ее к
погребальному костру [Падмават 15.8]. Раджа напоминает спутникам о
сладости их конечной цели – океана любви, ведь «все эти океаны не стоят
одной и его капли» [Падмават 15.8].

И флотилия поплыла по указанному маршруту к заветному острову. Джаяси говорит о том, что в
рокочущем море «никто никого поддержать уже не мог, каждому выпало свое
испытанье» [Падмават 15.8]. У каждого здесь свой путь, и пройти его в
силах оказываются не все:

«Одни корабли летели, будто ветер,
Другие неслись подобно вспыхнувшей молнии.
Одни как славные тушарские скакуны,
Другие – будто медлительные волы.
Ещё суда тащились, как гружёные телеги,
Вяло передвигаясь, будто тяжко чем-то нагруженные.
Одни ползли, как муравьи,
Другие, разбиваясь, шли ко дну.
Одни корабли, получая удары ветра,
Качались, подобно опавшим листьям.
Другие попадали в водовороты,
Крутились там, и никто не мог подать руку помощи». [Падмават 15.8].

Шестое море однозначно представляет собой аллегорическое описание шестого
макама, который носит у ас-Сануси название затт аш-шариа, «суть закона»,
- путник испытывает состояние смятения, весь окружающий мир объят
непроглядной тьмой и штормом.

Море Манасар и соотношение «Главы о семи морях»
и основного повествования поэмы

О море Манасар повествуется в [Падмават 15.10] и [Падмават 16.1], где
автор плавно переходит к описанию острова. Чувствуется переходный
характер этого этапа - с одной стороны, Манасар символизирует седьмой,
конечный, макам суфийского Пути: в седьмом море путникам уже не
уготовано испытаний, и они, в принципе, уже должны достигнуть стадии
фана. С другой стороны, с этого места начинается новая цепь испытаний,
происходящая в обновленной системе координат: гора, окруженная
крепостными стенами и морем. Второй вариант аллегорического описания
Пути представлен в малайской «Поэме о Море Женщин»[31] [Брагинский 1989, С.190].

В рамках «Главы о семи морях» море Манасар действительно символизирует
собой конечную цель, вечное блаженство и воссоединение с божественной
сущностью. «Тьма ушла, и мир предстает чистым» [Падмават 16.1], «Сердца
исполнились радости, будто распустились лотосы»[32] [Падмават 15.10],
«Ветер принес аромат и прохладу» [Падмават 16.1] –
так описывает Джаяси вид этого моря. В море Манасар резвятся лебеди,
питающиеся исключительно драгоценными камнями и алмазами, а путники
ощущают прилив сил [Падмават 15.10]. Интересны строки «кто…был слеп,
тому Творец раскрыл очи» и восклицание «Есть! Есть!» («asti asti»),
выкрикиваемое спутниками Ратнасены на санскрите. Джаяси говорит об
обретении путниками божественного знания, и использование санскритского
слова подчеркивает сакральность и универсальность открывшейся им истины.
Блаженство ими также достигнуто: «…испили нектар его лотосов…»
[Падмават 15.10]. Всё описание совпадает с описанием седьмой стоянки у
ас-Сануси, однако на этом путешествие не кончается, фана не происходит. С
этого момента путники возвращаются в основное повествование поэмы:
вдали уже виднеются очертания Симхальской крепости, к которой плыли
раджа и его воинство («Впереди будто вздымаются облака…» и далее
[Падмават 16.1], Хираман поясняет, что это вдалеке, еще похожая на
облако со вспышками молний, виднеется Симхала).

В «Поэме о Море Женщин» и произведениях авторов того же круга, то есть Хамзы Фансури и
его учеников, четко обрисовывается разница между двумя «морями», точнее,
бурным морем и заливом со спокойной водой [Брагинский 1989, С. 196].
Ср.: «Море Женщин таит совершенное блаженство… Его валы вздымаются и
опадают… В нем тонет множество кораблей…» и «В одном из его заливов –
семь укреплений» [Там же, С. 180-181][33]. Таким образом, мотив покорения горы, стоящей посреди океана,
расширяется до последовательности бурное море – залив со спокойной водой
– подножье и путь наверх – вершина, мотив этот возникает в основном
повествовании поэмы с её изначально фольклорным сюжетом хождения за
море. В поэме в целом царь, став на путь суфийской любви, облачается в
лохмотья аскета и уходит из дома[34]. После этого преодолевает морские просторы, причем важно здесь
преодоление одного бурного моря и достижение залива, который уже
является частью пейзажа заветного острова. Далее Ратнасена пробирается
на вершину горы-крепости - здесь важно то, что крепость имеет семь
этажей[35] и у её подножия находится пруд (здесь сюжет усложняется первым –
неудачным – свиданием, а также наставлением в духе йогов-натхов, которое
дает радже Шива) [Цветкова 2011-2, С. 37-38, Падмават, «Глава о Парвати
и Махешваре».8-10]. В конце Пути происходит встреча с небесной
возлюбленной – Падмавати. Путь суфия, Путь «срывания завес» и достижения
суфием статуса «совершенного человека», пройден царем окончательно.
Далее в тексте поэмы следует трудное возвращение, короткая счастливая
жизнь, война с Аллауддином и смерть в сражении с другим раджпутским
царем. История после свадьбы, за исключением эпизода с Лакшми, где автор
напоминает о предосудительности тяги к земным богатствам, лишена
сверхъестественных элементов. Она является как бы «обрамляющей»
(использовать это слово в прямом смысле нельзя, поскольку плавание на
Симхалу не является вставным элементом) по отношению к повествованию о
суфийском Пути Ратнасены, она представляет внешнюю картину, план
легендарно-исторический[36]. В свою очередь, внутри части, повествующей о путешествии на Симхалу,
Малик Мухаммад Джаяси разворачивает проходной эпизод с плаванием по морю
в аллегорическое полотно, символизирующее семь этапов суфийского Пути к
Господу.

[26] По традиционным представлениям, лишь на Малайском хребте может
произрастать настоящее сандаловое дерево. Благоухающие прохладные ветры,
дующие с горы Малай, это обычный образ в описании весны, любовного
чувства, характерный для индийской классической поэзии.
[27] Также опьянение является, в этом случае, синонимом экстатического состояния халь.
[28] Зизи?фус настоя?щий, или уна?би (лат. Ziz?phus juj?ba, Ziziphus
sin?nsis) — колючий листопадный кустарник или небольшое дерево 5—10 м
высотой с толстой корой.
[29] Подобный натурализм для индийской поэзии не характерен, а именно для персидской/арабской традиции.
[30] См. комментарии к [Падмават 15.7].
[31] Прототипическим текстом для описаний путешествия по макамам является
легенда о мирадже – вознесении Мухаммада на небо [Брагинский 1989,
С.190-194]. Также она используется многими авторами для описания
состояния халь [Фильштинский, Восток-Запад, С.190-194].
[32] В символической системе натхов распустившиеся лотосы соответствуют
чакрам, через которые адепт пропустил энергию («проколол»), от чего те
расцветают.
[33] Ср.: «Абд ал-Джамал… обитает на берегу Весеннего Залива…» [Там же, С. 190].
[34] Одной из первых стоянок тариката у Чиштийа стало уединение, уход из
суетного мира. Начальная стадия познания предполагает наличие замкнутого
пространства, а по мере продвижения вперед суфий разрушает «стены
своего дома», стремясь стереть границы своего «я» [Осипова 1989, С.
129].
[35] Семь макамов суфийского пути или же семь чакр в теле йогина
[36] Подобным образом Амир Хусро в поэме «Довал-рани Хизр-хан» берет за
основу историческую или полулегендарную историю трагической любви
мусульманина Хизр-хана к индусской царевне, разворачивающуюся на фоне
правления Аллауддина Хильджи [Осипова 1989, С. 127-128].

Как описать мне воды млечного океана?
Светлы и на вкус сладки, будто молоко.
Видны в них рубины, алмазы да жемчуг,
И при виде такого богатства душа не может оставаться бесстрастной.
Сердце желает утех и богатств,
Готово погибнуть, разрушив плоды подвижничества, [обретённые йогой].
Йогин тот, кто дух свой держит в узде,
И даже те богатства, что имеет, бросает в океан.
Богатствами владеет тот, кто царствует,
Какой прок от них тому, кто йогин?
Для идущего по Пути богатство – враг,
С ним рядом всегда – убийцы, разбойники и воры.
По Пути идет тот, кто к богатствам равнодушен,
А те, кто богатств собрал много –все и потерялись [по дороге].
Млечный океан переплыл Ратнасена, попал в океан простокваши.
Кто от любви обезумел, тот не заметит ни жара, ни тени.

3

Увидел океан простокваши и охватило его пламя [страданий в разлуке],
Возжелавший любви совершает свой подвиг, сгорая в огне [своей страсти].
Благословенны те, кто сжег душу в любви!
Собрав простоквашу, взбивает мутовкой её и делает масло.
Одна лишь капля простокваши загущает всё молоко,
А одна капля кислоты разлагает его, всё обращая в воду[49].
Когда, держа за дыхание-бечеву, бъют духом-мутовкой,
Вонзая его в сердце, то лопается [слой] сливок-[майи].
В чьей душе сандал любви, там и огонь,
Кто же разлучён с любовью – бежит от страха[перед этим огнём].
Кто горит в пламени любви,
Боль того напрасной не будет.
Кто познал истину, тот сам себя сжигает,
А кто слаб, тот не может взрастить её в сердце.
Преодолел царь море простокваши, но где влюбленного разум?
Пусть на голову льется вода, пусть падают горящие угли – [он не заметит].

4

Пришли в водяное море безбрежное,
Земля и небо горят от его пламени.
Ланку сжечь способна лишь капля
Того огня, что появился из этого океана.
Да разлука - пуще этого пламени,
По миру она разлилась, и ни на миг не погасить.
[Но] кто сгорает в огне разлуки, что он станет смотреть [на это] пламя!
[Ведь] он,[ даже в пламени разлуки] сгорая, не обращает к нему спины.
В этом мире самым острым [считается] лезвие меча,
Да острее его [боль] от этого пламени разлуки.
Если б не был столь труден этот непреодолимый путь,
Каждый мог бы пройти его по [одному лишь] желанию.
Попал раджа в этот океан
И желал сгореть, да не опалил ни волоска.
Как бурлит кипящее масло в котле, так бурлят воды.
От того, кто будто гора Малай в любви, благоухают все ветра и океаны.

5

Пришел царь теперь в хмельное море,
Плавают в нём пьянящие соцветия бассии[50].
Кто отопьёт из этого моря, будет ходить кругами,
Голова закружится, и путь он дальше продолжать не сможет.
Но в чьем сердце вино любви,
Зачем тому садиться в тени хмельной бассии?
Кто вкусил возле наставника сладость виноградного вина,
Станет ли он, скрепя сердце, пить горький [настой] акации и ююбы[51]?
Кто, поместив пламень разлуки в тело – печь,
Сжег свои кости, как дрова.
И очистился слезами из глаз,
У того, только зажжётся в сердце любовь, начинает капать такое вино.
Поджаривает раджа свою плоть на стальных прутьях разлуки,
И падают, падают вниз кровавые слёзы.
Мухаммад говорит: « Кто пьян любовию, плывет на тот остров, дабы достигнуть цели.
Пока не сложит головы, став мотыльком, не получит желанного.»

6

Наконец вошли они в море рокочущее,
Когда увидели, страху набрались, покинула их стойкость.
Был такой грохот от вздымающихся волн,
Будто вокруг небеса рушились.
Вставали волны, горе подобны,
Закручивались в сотне йоджан[52] сверху и обрушивались вниз.
Вырастали от земли до небес,
Казалось, что весь океан встал дыбом.
Вода его двигалась то вверх, то вниз,
Будто пахтали его [суры и асуры] мутовкой[53].
Вертится море вокруг в сотне йоджан [насколько хватает глаз]
Будто это круг Гончара.
Будто пралая[54] наступает, показалось им, когда приблизились;
Но пралая наступает лишь для того, кто умирает.
Все потеряли присутствие духа, когда увидели, как поднимается океан.
Будто бросает страшные взоры и, лишь подойдешь ближе, проглотит.

7

Хираман молвил царю:
«Когда приходят к этому морю, всех покидает стойкость.
Все, кто не доплыл до Синхаладвипы,
Остаются прикованы именно в этом месте.
Рокочущее море это глубоко,
Кто обладает всеми достоинствами, тот достигнет берега.
Посреди этого морского Пути есть поток
Удивительный, тонкий, как лезвие меча.
Длиною в тридцать тысяч косов[55] нить,
Такой он тонкий, что не пройдет и муравей.
Он острее меча,
И тонкий, наверное, как волос.
Возьми с собой наставника в это место,
Лишь вместе с гуру его преодолеешь[56].
На этом пути смерть и жизнь рядом, рядом надежда и отчаяние.
Кто упадет – низвергнется в Паталу, а кто преодолеет его – достигнет Кайласы-[горнего мира]!»

8

Раджа призвал своё войско принять бой:
«Будьте же мужчинами, укрепите дух!
Если полководец войска герой,
То все его солдаты сами становятся героями.
Покуда сати[57] не [решилась взойти на погребальный костер], укрепив свой дух истиной,
Кахар[58] не подставит плечо под паланкин.
Мы пустились [в путь] к океану любви, собрав свой флот,
А все эти океаны не стоят и одной его капли.
Не желаю я править небесами,
И не нужна мне преисподняя.
Желаю лишь на ту взглянуть,
Что поставила меня на этот Путь любви!
Бревну не важно, каким быть - тяжелым или же легким,
Оно и в море не утонет, и рыба его не проглотит».
Схватив руль корабля, повел его в океан, и все за ним следом.
Там никто никого поддержать уже не мог, каждому выпало своё [испытание].

9

Одни корабли летели, будто ветер,
Другие неслись подобно вспыхнувшей молнии.
Одни как славные тушарские скакуны,
Другие – будто медлительные волы.
Ещё суда тащились, как гружёные телеги,
Вяло передвигаясь, будто тяжко чем-то нагруженные.
Одни ползли, как муравьи,
Другие, разбиваясь, шли ко дну.
Одни корабли, получая удары ветра,
Качались, подобно опавшим листьям.
Другие попадали в водовороты,
Крутились там, и никто не мог подать руку помощи.
А корабль царя шел впереди всех,
На носу сидел лоцман-попугай.
Некоторые встретили [берег]на заре дня, другие же приплыли ночью.
Как были снаряжены, такими и дошли.
10
Пришли в седьмое море – море Манасар;
Кто укрепил дух решимостью, тот достиг цели[59].
Когда увидали приятный вид этого моря,
Сердца исполнились радости, будто распустились лотосы[60].
Ушла темнота, рассеялась ночная мгла,
Встала заря, солнце распространило лучи.
«Есть! Есть!»[61] – воскликнули все спутники царя,
Кто до сих пор был слеп, тому Творец раскрыл очи.
От цветения лотосов воспряли телом,
Глаза стали словно пчёлы и пили нектар [с водяных лилий и лотосов].
Здесь лебеди резвились и играли,
Собирая драгоценные камни, жемчуга и алмазы.
Кто дошел туда, исполнив подвижничество и йогу,
Все его чаяния исполнились, он вкушает нектар моря Манасар.
Пчёлы, что достигли Манасара [страстным] желанием, испили нектар его лотосов.
А червям, не умеющим укрепляться духом, остаётся точить иссушенное древо.